Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II. Лев Гомолицкий

пьяна.

      В ночном молчаньи часто внемлю —

      пылает зренье тьмой – она!

      Ловлю я тени без предметов,

      свечение вкруг них травы;

      – слова таинственных советов:

      стань вне и утвердишься в.

      И просвещается сознанье:

      что смерть и где ее предел?

      ее ли наименованьем

      определил я свой удел!

      И тело к тленью приближая,

      остря пять помыслов, пять жал,

      волненьем сердце утомляя,

      не смерть ли жизнью почитал.

      Не новой плотью (воскрешенья!)

      кость мертвая веками ждет.

      В веках мы копим дух – не тленье.

      Для смерти этот род живет.

      Искусство смерти, план предвечный:

      не прекращая плоть ее,

      стать в духе жизнью бесконечным;

      очищенное бытие.

      Когда шепчу жене любимой

      перволюбви первослова, —

      я тот же огнь неополимый,

      не убивающий едва.

      Когда я предков тайнослышу:

      стань вне и утвердишься в, —

      все тем же внешним солнцем пышет

      от этой перстной головы.

      Сын – по плоти отца – я перстен,

      духовен – в Прадеде – я внук.

      Чту обручальный стертый перстень

      на мудрости усопших рук.

      И не понять, в его сияньи,

      тот, кто носил его, – рожден

      или покинул мира зданье?

      и кто ты, смерть: она иль Он?

      Строку у жизни, как поэту,

      огнепригубит день до дна,

      и вот уже течет по эту

      явлений сторону – луна.

      Землетрясется мир трехмерный

      – трамвай промчался в дальний парк —

      не лязг ли ножниц непомерных,

      атропа, старшая из парк!

      Концом грозящих лязгом рань же,

      нацеливаясь ими в нить.

      Подруга, я ль услышим раньше

      твое старушечие: внидь!

      От шестигранья этой сени,

      где сыпятся шажки минут,

      сквозь стены, темные ступени

      широкой лествицы ведут.

      Из восхождений – нисхождений

      встает гномическая кручь.

      Двухмерные метутся тени

      внизу, разбрызгивая луч.

      Спешат. Куда спешат? – не знают:

      Гром улиц множит вихри лиц.

      Сутулясь, дробью пробегают

      и падают, исчезнув, ниц.

      Вся в пламени, дрожа от звона,

      стремится в дребезгах ладья

      по черным волнам ахерона,

      и в ней качаюсь в лад ей – я.

      Куда? в забвение? в бессмертье?

      Но вот толчок и все вокруг —

      без измерения, без смерти,

      качающийся теней круг.

      Что, это стикс уже? Из века

      на остановке выходить?

      Нет. Раздавили. Человека.

      Так просто: колесо – и нить.

      И видно теням: тень – виргилий

      над тем, прозрачен и поник.

      Над перстной грудой сухожилий

      венчанный лавром проводник.

      Наутро молвью шелестящей

      расскажет огненный петит.

      Весть о нещадной, настоящей,

      плеща, под небом полетит.

      В