Женское счастье, или По рекам судеб. Ирина Июльская

Ирины с детских лет, а вот ее ровесники стали потихоньку уходить и на деревенском кладбище за оградами, покрашенными голубой краской, все больше свежих могил. – С такими мыслями встречала своих дорогих гостей, стоя на крыльце родимого дома, бабушка Антонина.

      Она вздохнула, вспомнив Рэма: – Сейчас бы он довез их на своей машине и не тащили бы они сумки от станции. Хорошо, что им знакомы обходные пути, идут через лес, а это путь короткий. —

      После смерти мужа Рэма приезжал из Москвы его сын и забрал их новые «Жигули». Антонина не стала оспаривать наследство, хоть и ее копеечка была на них потрачена, полторы тысячи полновесных советских рублей и это при ее зарплате медсестры в семьдесят рублей. Но грех жаловаться, сейчас, помимо зарплаты, она получает и пенсию, да еще имеется небольшое приусадебное хозяйство: куры, гуси. Была коза, но не любят люди козье молоко, хотя оно и полезное. Свои приезжают нечасто, а сама Антонина его тоже не очень уважает еще с детства. Тетя Маша иногда приказывала ей его пить, она пила сквозь силу, но с тех пор в рот не брала. Врачи рекомендовали Рэму, как ветерану-подводнику, для него и козу держала. Потом пришлось с ней расстаться. Сразу после смерти Рэма Антонина продала свою Пушинку соседям и теперь она каждый раз блеет, когда видит бывшую хозяйку. Узнает поди ее…

      Калитка скрипнула и дочь с внучкой идут к ней навстречу, задевая еще мокрые после недавнего дождя кусты вдоль дорожки.

      – Бабушка, ты, как капитан на мостике, стоишь и смотришь, – поставив сумку около крыльца, Света бросилась обнимать бабулю.

      Подошла Ирина. При первом же взгляде на дочь мать заметила ее осунувшееся лицо и обветренный темный загар чужого солнца. Она раскрыла ей на встречу свои объятия, мать и дочь обнялись.

      – Ну, что стоим, заходите! – Антонина, широко распахнув дверь, пропустила в дом своих дорогих людей.

      В доме все не меняется годами, даже десятилетиями. Все та же, знакомая с детства обстановка: довоенный буфет, подаренный Марии сестрой Лидией и ее мужем Григорием, когда они жили в тех малюсеньких комнатках полуподвала особняка на Новинском бульваре. Буфет был слишком громоздким и никто не позарился на него, когда особняк родителей Григория пошел под заселение жильцами в порядке уплотнения. Остальную мебель растащили по чужим углам, а может и сожгли в печках и буржуйках во время Гражданской, но к возвращению с фронта бывшего хозяина дома Григория, из мебели его семьи только этот огромный буфет и остался. Он стоял в коридоре образовавшейся коммуналки и на него вечно натыкались жильцы, особенно по ночам, когда вставали по нужде и из-за экономии не включали свет, да и электричества частенько не бывало по причине постоянных сбоев, план ГОЭЛРО еще только предстояло осуществить.

      Буфет раздражал всех и Григорию, как бывшему хозяину, был предъявлен ультиматум: – или убираешь эту громадину, или мы ее распилим и сожжем в печке! –