Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том I. Лев Гомолицкий

[273].

      Реакция варшавских слушателей отражена в газетных отчетах о вечере 25 октября:

      Г. В. Семенов прочел стихи С. Барда <т. е. Барта>, С. Е. Киндякова прочитала три своих стихотворения.

      Своеобразный эффект произвело выступление Г. К. Соргонина. Этот молодой поэт, большой почитатель Игоря Северянина и вольный или невольный его подражатель, резко отличается от остальных поэтов Содружества. Ни в содержании стихов, ни в манере чтения нет спокойной простоты.

      Поэту аплодировали шумно, но не менее шумно смеялись как раз над тем, что автор считает серьезным.

      Совершенно иное произошло, когда на эстраду вышел молодой поэт Л. Н. Гомолицкий.

      Его «трудные» скорбные и строгие стихи, его строгая, сдержанная манера чтения заставили всех насторожиться. Дыхание таланта почувствовали собравшиеся. Здесь сказалась высокая культурность публики, сочувствующей начинаниям содружников.

      Ведь публика могла быть утомлена, Гомолицкий читал последним, шел уже 12-й час. И все-таки…[274]

      А вот впечатления варшавского поэта Петра Алексеева, участника Сборника русских поэтов в Польше, к Литературному Содружеству не принадлежавшего. Выделив Соргонина как лучшего «декламатора», он упомянул о том, что выступление его имело «скандальный характер». О Гомолицком он писал:

      Литературная, так сказать официальная часть программы закончилась чтением стихов Л. Гомолицкого. Поэт, против обыкновения, вышел не из-за кулис, а из публики, как бы желая создать обстановку особенности. Прочитано им было одно раннее «Наше сегодня» (печатавшееся в львовском «Сборн. Русских поэтов» 1930 г.) и два «последних дней». Сопоставляя ранние и позднейшие стихи, видно, что поэт творчески пока не вырос. Его «На кладбище» слишком отвлеченное по содержанию и как бы составленное из различных кусочков (имеется лучшее). При механическом чтении автора, негибкие стихи его потеряли многое. Поэт вообще страдает механичностью и рассудочностью при всей своей духовной силе и таланте. Публика приветливо встретила поэта, но проводила с «оговоркой» – не поняла его. Она пришла развлечься, а не критиковать.

      Большая ошибка Содружества была в том, что оно допустило чтение еще недавно печатавшихся стихов – поэты не сказали нового, а повторились, словно бы им нечего было сказать[275].

      1931 год внес поразительные перемены в литературную судьбу Гомолицкого. Вырвавшись из «Пошехонья», он был принят как свой в кругу Д. В. Философова и оказался в самом центре литературно-общественных схваток, лихорадивших интеллектуальную жизнь и печать русского Зарубежья. Он сразу был привлечен к деятельности философовской группы, которая в нем увидела самого яркого представителя молодого – «третьего» – эмигрантского поколения. Это был период расцвета Литературного Содружества, роста числа участников его собраний, поисков новых форм работы. Задача не только «учить», но и «учиться» привела к тому, что с осени 1931 г. на заседаниях общества стали проводить обзоры разных периодов истории русской литературы,

274

Л.Б. <Любовь Белевич?>, «Светлый вечер (Вечер Литературного Содружества 25-го октября)», За Свободу!, 1931, 28 октября, стр. 3.

275

Петр Алексеев, «“Смотр” варшавским русским поэтам (Группы Литературного Содружества)», Русский Голос, 1931, 13 декабря, стр. 5.