.

словно они были условными значками оперативных карт, углублённым изучением которых он занимался. Краповыми кружками были помечены минные поля; синие и шафрановые квадраты обозначали укреплённые пункты, окружённые трёхрядкой колючей проволоки. Их надо было, во что бы то ни стало сокрушить в предстоящей атаке. Чёрные, фиолетовые линии, квадраты и треугольники указывали на сосредоточение немецких войск и танковых соединений. И на каждой из карт стоял красно-бордовый штамп батальона разведки.

      …Своеобразная игра воображения продолжалась, и он движением зрачков вызывал на визуальном экране разноцветные пятна и образы былого. Детали становились чётче, осязаемее, ярче. Генерал погружался всё глубже в воспоминания тех грозовых событий и уже мог без труда воскресить и рассмотреть лица своих фронтовых товарищей. Они, отнюдь, не были призрачными тенями, восставшими из царства мёртвых. Напротив, их плоть была такой живой и реальной, такой близкой, что были моменты, когда Магомеду Танкаевичу становилось даже не по себе…и хотелось выбраться из этого сновидения – яви, словно со дна той ледяной Воронеж-реки, с того заросшего тиной и всяким илом, душащего омута.

      Огнедышащий мираж, подобный текуче-плазменной фата-моргане, пульсирующий и дрожащий перед глазами, превращался едва ли не в навязчивую, психическую проблему, – постфронтовой синдром. Впрочем, он боевой генерал, прошедший огонь, воду и медные трубы, – не был охотником до химер и прочих мистических туманов, а потому. Не шептал молитв и не гнал от себя, встававших жутких картин…

      Уф Алла!..Он снова был там, – в огненно-ледовом аду 42-го…

      * * *

      …Несколько секунд капитан Танкаев стоял, обжигаясь потом, сапно дыша. Обрывочно бормотал, просверливаемый навылет одной мыслью: «Мне доверили столь большое, судьбоносное дело…И вот, мать – перемать, я его поганю собственными руками…Одни мыльные пузыри – слюни…Слова не свяжу…Где команды?! Да что же это со мной? Иай, пёс! Горец ты или кто? Джигит или баба?! Э-эй, шайтан, скольких же ты ребят положил! Какая ж я бездарь! Помни, из какого ты рода!»

      Слева долетело оголтелое:

      – Твою Бога душу…Товарищ капита-ан! Това-а!..

      Пулемёт, яростно строчивший с шишковатого взлобья холма в мгновенье ока изрешетил пулями тела двух стрелков, бросившихся к нему, командиру, с последней надеждой на спасение. Оба упали в воду, у близкого берега, бесформенными изуродованными комьями.

      Он увидел, как бойцы, увлекаемые тяжестью амуниции, прощально блеснувшие стволами винтовок, скользнули в чёрно-серую глубину, и вода, перемешанная с кусками льда, ужом зашипела, доплеснувшись до него волной. До напряжённого слуха доплыл плеск смыкавшейся воды.

      Ай-е! Секундный ступор – будто клином вышибло. Из горла вырвался свирепый крик:

      – Рр-рота за мно-о-ой! В атаку-у! Бегом! Ма-арш!!

      С невероятной быстротой капитан Танкаев рванулся к треклятому берегу. Под тяжёлыми, словно налитыми чугуном, сапогами ломалось – трещало