Логово Льва. Забытые рассказы. Василий П. Аксенов

переполох в душе. Темные углы военкомата. Страх. Грохот эшелона. АРМИЯ! Нет, только добрым словом будет он вспоминать эту трехгодичную закалку сердца, воли, мышц. Кем он стал? Чудеса, да и только! Где его богемная бледность, мешки под глазами? У него лицо коричневого цвета и выгоревший бобрик каштановых волос. Где его чахлая спина, хлипкий задик, привыкший к мягким креслам? Где слой нездорового жирка? У него только кости и мускулы, а на широком плече болтается армейский мешок с нехитрым барахлишком. Итак, телефоны не отвечают. Ну и ладно! Город стоит в преддверии белых ночей. Начинается БУДУЩЕЕ.

      Глеб Поморин, гулко стуча сапогами, дымя папиросами «Звездочка», пересекает Чкаловский и выходит в толчею Большого проспекта.

      Это случилось сегодня утром. Отец отложил газету и сказал:

      – Ну-с, Глеб, как планируешь будущее?

      У него отсвечивали стекла очков, и Глеб вдруг как-то особенно четко ощутил, что его отец – видный юрист.

      – Думаю работать, папа. И учиться. Общаться с людьми, с книгами, мыслить.

      – Это все общие слова. Конкретней; где работать, где учиться?

      «Чертов старый сухарь», – тепло подумал Глеб.

      – Где работать буду, еще не решил, а учиться… Хочу поступить опять на филологический. На вечернее, конечно.

      – Но почему же, Глебушка, на вечернее? – тихо спросила мать. – Мы бы уж как-нибудь протянули тебя еще пять лет.

      Отец пыхнул трубкой, промолчал. Глеб улыбнулся.

      – Хватит вам меня тянуть, мамочка, сам вытянусь.

      Резко хлопнув ладонью по столу, вмешался отец:

      – Брось это мальчишество! Тебе не восемнадцать лет, и ты прекрасно знаешь, что зарабатывать себе на жизнь и овладевать специальностью невозможно! Это все разговорчики для наивных! Сотней больше, сотней меньше, но ты все равно будешь на нашем иждивении, если хочешь иметь диплом! А диплом необходим, это хороший щит. Жизнь, мой мальчик, – запутанная, утомительная и опасная штука.

      – Федор, зачем ты внушаешь ребенку такие мысли?

      – Он должен знать, иначе…

      – Глупости! – запальчиво воскликнул Глеб. – Ты думаешь, жизнь – это твоя консультация? Жизнь запутанная, сложная… Но это же интересно! Я не боюсь ее. Буду работать. – Он замолчал и обвел глазами комнату.

      Как здесь красиво, привычно! Каждая вещь связана с детством, со всей жизнью. Он хотел сказать отцу, что, кроме житейских дрязг и юридических закавык, в мире есть еще кое-что. Лунные пятна в березовой роще, дрожащий огонек спички в крепких ладонях друга, какая-нибудь простецкая песенка, стихи, продирающие морозом по коже…

      – Видишь ли, папа, у меня есть планы, о которых пока не хочу говорить. Чтобы осуществить их, надо быть в гуще людской. Поэтому я и ухожу.

      Он прошел в свою комнату и вернулся в старой солдатской форме. Поцеловал мать, подошел к отцу.

      – Будет трудно – все-таки возвращайся, – ворчливо сказал отец.

      Глеб пробирается к щиту «Ленрекламы». Итак: «…две сугубо смежных»,