Водоворот. Ольга Леонардовна Денисова

– с гордостью сказал инструктор Саша.

      – Отлично, – кивнул Ковалев.

      – С той стороны и нырнуть можно.

      – Нырнуть можно и с этой, – усмехнулся Ковалев, подходя поближе к краю.

      Привычные движения перед прыжком в воду вспомнились сами собой, и он с трудом удержался от разминки: не рекорды собирался бить – так, поплавать немного. Как в речке. Как нормальные люди плавают…

      Но как Ковалев ни прикидывался «нормальным человеком», а инструктор Саша все равно раскрыл рот и восхищенно причмокнул губами.

      – Здорово. Какой разряд? – спросил он, когда Ковалев трижды пересек бассейн. Вообще-то, трудно было оценить технику плавания, одного толчка от стенки хватало, чтобы снова оказаться у стенки.

      – Я мастер спорта, – угрюмо ответил Ковалев.

      – Да, тогда тебе тут тесновато… А чего бросил? Травма?

      Ковалев кивнул. Одно неправильное движение, всего одно… Ему казалось, он пережил это, успокоился, забыл.

      – А говорят, что в плавании травм почти не бывает.

      – «Плечо пловца». Только обычно это позже случается, после двадцати пяти.

      Он больше года надеялся, что это временно, что стоит вылечить надорванную мышцу, и все вернется на круги своя. Он верил, что всего можно достичь тренировкой, что нужно лишь перетерпеть боль – и она уйдет, испугается, отпустит, сдастся. Сдаться пришлось Ковалеву. Нет, он бы еще долго, по словам тренера, «издевался над собой», но результаты никуда не годились, он подставлял и тренера, и команду.

      Дед сказал, что это к лучшему – пора подумать об учебе. И Ковалев ударился в учебу, она сделала его существование хоть немного осмысленным. Жаловаться было не на что – майор в двадцать девять лет, начальник отдела, хорошая зарплата, интересная работа. Но…

      – Обычно бывшие спортсмены сразу сильно поправляются. А ты, я смотрю, ничего так… – сказал инструктор Саша, вынырнув неподалеку.

      Ковалев не поправился тогда – он похудел. Если бы он жил дома, а не в казарме, бабушка нашла бы способ заставить его есть, а тут никто не обращал на это внимания, считалось, что курсант всегда голоден.

      Вода бассейна подразнила, но удовлетворения не принесла. И в ду́ше Ковалев никак не мог отделаться от мыслей о реке: ее черная холодная рябь то и дело всплывала перед глазами, и было это подобно вспышке, ожогу. Когда-то, еще в девятом классе, ему нравилась самая красивая девочка школы. Она училась в десятом и, конечно, даже не взглянула бы в сторону Ковалева, да он и не помышлял ни о чем подобном. Тогда, в детстве, воспоминание о ней тоже напоминало вспышку, ожог… Он наизусть знал расписание десятого «а» и ждал, когда уроки у них будут на одном этаже, – обмирая от страха и сгорая от нетерпения. При виде нее Ковалева обдавало жаром, он боялся, что это станет заметно со стороны, и, как бы ему ни хотелось, остерегался смотреть на нее слишком долго. В это время как раз появился мюзикл «Нотр дам де Пари», и Ковалев, никогда раньше не интересовавшийся песнями о любви, был потрясен двумя строчками – тогда они казались