Влюбленный скрипач (сборник). Доктор Нонна

и не открывать глаз. Совсем. Ну ее, эту жизнь, глядеть на нее тошно. Окна серые, из туч какая-то невнятная морось сыплется, на подоконнике по утрам лужица собирается – рама подтекает.

      Вот ведь везение какое, думала Женя, бредя из женской консультации, куда пошла, чтоб окончательно проверить свои подозрения. Другие по три года забеременеть не могут, как Ульянка из параллельной группы, а тут – бац, с первого раза. Аборт? Страшно. Вдруг потом не родишь никогда. Детей-то хочется, но сейчас это как-то совсем неожиданно. Саше сказать? Стыдно, неловко. Он забегает минут на десять, и то редко. И, кажется, вовсе ничего не замечает: ни постоянной бледности, ни мрачного настроения.

      Саша зашел через два дня. Какой-то странно смущенный, как тогда, с блинчиками.

      – Жень… Я тут… Я хотел сказать…

      Господи! Сейчас скажет, что переводят в другую часть! И что всегда будет помнить, и… что там они обычно говорят? Мы разошлись, как в море корабли?

      – Жень, ты… это…

      Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться – нет уж, не дождетесь, просить и жаловаться не стану, – и сухо передразнила:

      – Ну – я. Это. А это – ты. Ты да я да мы с тобой.

      – Ну да! – почему-то обрадовался Саша. – Я и говорю. – И он опять замолчал, ковыряя ногтем угол стола.

      – Пока ты ничего не говоришь, только мычишь.

      – Ну… я думал… замуж…

      – Что?!

      Выговорив самое страшное слово, он вдруг осмелел:

      – Замуж за меня выйдешь?

      Горло перехватило так, что Женя даже пискнуть не могла, только кивнула.

      – Да? Выйдешь? – он просиял.

      – Да, – еле слышно прошептала она, и слезы хлынули градом, как будто смывая и тошноту, и апатию, и страх последних недель.

      – Ну не плачь, пожалуйста. Смотри, даже солнышко улыбается, а ты плачешь.

      На сером осеннем небе действительно приоткрылось голубое окошечко, и оттуда ударил солнечный луч! Настоящий солнечный луч! Живой и теплый!

      В ЗАГСе, где они подавали заявление, им, как полагается, определили «два месяца на раздумье». Саша почему-то загрустил:

      – За два месяца ты передумаешь.

      Тут Женя совсем развеселилась:

      – А хочешь, нас через три дня распишут?

      – Как это? – не понял он.

      – Фокус-покус! Сейчас убедишься!

      Женя решительно зашла в кабинет заведующей ЗАГСом, рассказала про «большую-большую любовь», даже слезы очень кстати выступили, и в качестве решающего аргумента выложила на стол справку из женской консультации, подумав – как это я догадалась, что понадобится?

      Пожилая заведующая, зябко кутаясь в серый пуховый платок – из щелястого окна немилосердно дуло, – повздыхала, покачала головой:

      – Сама-то ленинградская? А он из Мурманска? И моложе тебя на сколько? На восемь лет? Ах, на семь. Ну смотри, тебе жить. Может, и вправду любовь. Всяко бывает.

      Расписали их и в самом деле через три дня. Тихо, без оркестра и толпы гостей с криками «горько». Да и откуда