Стрекозка Горгона в столице. Елена Гостева

улыбнулась ему робко.

      Серж сдвинул два кресла, они уселись друг напротив друга, vis-à-vis. Он наклонился, взял её руки в свои, заглянул в глаза.

      – Мне кажется, я не изменился. Вырос, стал больше знать, но если ты заглянешь в мою душу, обнаружишь в ней всё прежнее. А ты стала другой. Смотрел на тебя, и не верилось, что это ты когда-то в таборе такой переполох устроила, что цыганки на коленях умоляли остановиться. Ты ли это была иль не ты?

      – Я, Серёженька, я. Если ты ко мне в душу заглянешь, тоже всё неизменным найдёшь. Просто я поняла, что внешне меняться надо. Знаешь, кто на меня впечатление самое большое произвёл? Матушка-императрица. Представь, я увидела, как по коридору идёт высокая грузная женщина, пожилая, ноги с трудом передвигает, шаркает, но я, ещё не зная, кто она, перед нею робость испытала. Хотя ни перед кем другим не робела…

      – Отчего? Говорят, императрица Мария Федоровна смолянок любит, опекает.

      – Опекает, это правда, а любит ли, не уверена… Она – это закон, так мне кажется. Матушка императрица вся очень правильная, справедливая, и всегда поступает по-божески, как Господь велел. Опекает нас так, что даже… ой, не надо тебе об этом. – Засмущалась вдруг девочка.

      – Мне и не надо? – удивился юноша. – Скажи…

      – Неудобно, ну да ладно… – хихикнула Таня. – Она даже проверяет, носим ли мы тёплые панталоны, под юбки заглядывает.

      Серж прыснул от смеха, представив себе грозную мать-императрицу, проверяющую нижнее бельё на юных девицах, но одобрил:

      – Это хорошо! Не хуже матери.

      – Да, но она строгая очень. Правильная и строгая. Все трепещут перед нею. Я сначала даже думала, может, она из другого теста сделана, что монархи не такие люди, как все. Ничего подобного: как и мы, из крови и плоти. Однако во взгляде её столько власти, что ей и говорить не приходится – все всё без слов понимают. А если она такая же, как и мы, то, наверное, и я могу научиться быть, как она. Чтобы также: взглянула, и все меня поняли и исполнили тотчас же.

      – О, какие у тебя мечтания! Уж не замышляешь ли государственный переворот? – пошутил Серж.

      – Что за глупости! Нет, конечно. Но вот если бы я сразу умела вести себя, как императрица, то представь: просто взглянула б тогда на Жужу и мужа её бестолкового, и они бы пали на колени и ещё умоляли бы о прощении. И не надо было бы ни руками махать, ни кричать что-то… Это бы лучше выглядело, правда?

      – Намного! Как хорошо, что тебя в Смольный отдали, и ты это всё сама поняла!

      – А что, тебе тогда за меня и вправду стыдно было?

      – Не очень, чуть-чуть. Но зато нам весело было, ты была просто уморительна.

      – Буду стараться больше не уморять никого со смеху.

      – Только не перестарайся, ладно? Не надо становиться совсем серьёзной и строгой… Не дай Бог, ещё станешь, как институтская надзирательница – правильной, но скучной!

      Потихоньку, за разговором, их души искали новые тропинки друг к другу, заново узнавали то, что когда-то чувствовали, но забыли. В библиотеке