Синих роз на свете не бывает. Ирина Бухарина

повышая голос, начала вкладывать в него всю свою силу и финал и так пафосного стихотворения проорала со всей мощью, на которую была способна. В зале похлопали.

      – Ну и ладно, отстрелялась, – вздохнула я с облегчение, замахнув свою долю мерзкого, но необходимого согревающего.

      Потом девчонки пели про БАМ и Надежду, потом Борис пел сам, аккомпанируя на гитаре. Но самые бурные аплодисменты выпали на долю нашего Пирогова – Есенина.

      Он вышел на сцену шатаясь. Видимо, для сугреву захватил с собой собственное «лекарство». Голова его, как всегда, была нечесаной и лохматой. В универе мы кое-как объяснили ему, что наш концерт патриотический, и ему надо среди своих стихов найти что-нибудь о природе родного края, о берёзках и лесочках. Но поскольку на сцену Венька вышел под очень хорошим воздействием согревающего, он, кажется, позабыл обо всём на свете и завёл своё любимое:

      Я одного с Есениным рода,

      Погулять и выпить не прочь,

      Я плоть своего народа,

      Мне плевать, что пью день и ночь…

      Уже первые строчки его дребедени, к нашему всеобщему изумлению, вызвали такой восторг публики, что она разразилась аплодисментами, содрогающими стены сарая. Венька ещё довольно долго бегал по сцене от края до края, размахивая руками, и выкрикивал пьяным голосом свои вирши, и в конце концов, кажется, надоел «своему народу», внимание которого его так вдохновило. Пришлось Левитану чуть не за шиворот, как бы обнимая, выволакивать его в нашу комнатушку, где окрылённый успехом Пирогов еще долго приставал ко всем с предложением ещё что-нибудь почитать, пока не уснул в обнимку с печкой.

      Наконец, Левитан объявил выступление народного ансамбля песни и пляски. Ансамбль, уже изрядно наклюкавшийся из-за пробирающего насквозь холода, даже согласился на то, что он не только «пляски, но и песни», и затянул свою «Берёзку».

      Пианино в клубе, конечно, не было, подключить привезённую «Ямаху» тоже не было возможности, значит и водить хороводы девицам предстояло под своё собственное акапелльное пение. Хорошо, что этот вариант был предусмотрен.

      Выучить какие-то сложные па у ансамбля не было времени, и танец собственно заключался в том, что наши штук десять девчонок в сарафанах до пола, с ветками в руках должны были бродить по сцене, то соединяясь в кружок, то расползаясь длинной цепью, взявшись за руки. Отсоединяться друг от друга они боялись, чтобы не упасть, запутавшись в сарафанах. Возглавляла шествие староста Галина.

      Она успешно вывела на сцену первую тройку танцовщиц, а дальше наступило какое-то замешательство. Дело в том, что на помост вели три ступеньки. Девушки стояли по росту. Впереди – высокие и довольно стройные, сзади те, что пониже и покоренастей. Сарафаны подшить не успели. Так что ступеньки для неуклюжих в длинных юбках девчонок, слегка подогретых водкой, оказались как Альпы для суворовского войска. Кто-то один споткнулся, и весь хоровод дружно завалился, кто на сцену,