Не судьба. Роман о восьмидесятых. Кирилл Берендеев

Но, солнышко, сама посуди, если это…

      – Ты лучше дальше расскажи, все целиком. А уж тогда выводы делать будем.

      – Постой, – я как-то не сразу понял, куда она клонит. – Так про клуб заимодавцев ты знаешь?

      – Слышала, – уклончиво ответила она. – Давай продолжай. Иначе не возьму в домик у моря. Будешь тут с Михалычем куковать, дожидаясь конца столетия.

      Мы сидели на привычном месте, на лавочке между телефонами и детской площадкой. Вечерело, теплый апрельский ветерок навевал грезы о наступавшем лете, пахло черноземом и прелью, пахло подступающей весной – птицы все никак не могли напеться, дети наиграться, будто высвобожденные из неведомого плена, они все кричали, и птицы, и дети, и носились, не желая успокоиться до завтра. Мы сидели, горячо обсуждая услышанное, я ведь не первый раз приставал к Фиме, а теперь только он заговорил. В конце апреля его отстранили от работы, но пока еще не арестовывали даже, просто отправили под подписку о невыезде, все понимали, против бухгалтера готовится дело, активно, спешно, но приходившие дознаватели не говорили с ним ни о чем, кроме нашего шефа. Он сам понимал все, с самого начала, наверное, понял, а потому больше молчал со следствием. И вот только со мной.

      Ну а нашу контору, да, ее собирались прикрыть. Доход она пусть и приносила, но дело-то не в этом, в принципе. Все руководство виделось замешанным в чем-то грязном, в некой немыслимой для социалистического хозяйствования афере, которую надо выкорчевать, пока еще не поздно, пока еще не разрешили всем и вся пользоваться именно такими методами для обогащения и процветания – опять же, чужими, не нашего образа жизни словами описывая картинку недалекого будущего, в которое мы вкатывались, вся страна в едином порыве, как бронепоезд, сорвавшийся в пропасть, чьи пассажиры вынуждены, волей-неволей, считать пролетающие кочки и камни, не в силах ничего изменить.

      Так и с ателье. Прокурор очень торопился измазать Артура в грязи, покуда все то, что он совершил, не перестало считаться противозаконным. Слава богу, он не закупал тряпки за границей, не думаю, что валютную расстрельную статью отменят так скоро, как все прочие. Наша граница, да она будет держаться до последнего.

      Но раз главного фигуранта дела не было, увы, уже с нами, приходилось разбираться с примкнувшими к нему в мошенничестве, обмане и расхищении социалистической собственности. Странно, что я, что все прочие работники ателье и продавцы магазина, оказались выведены из-под дела – видимо, даже в Москве понимали, что копни они глубже и без массового недовольства не обойтись, ведь наш город строила потребкооперация, он ей жил, он ей дышал, половина магазинов и предприятий, половина дохода областной казны от нас. Кооператоров и так припугнули – этот февральский расстрел привел к закрытию нескольких небольших магазинов и одного кафе. Впрочем, на их месте почти сразу же выросли другие. Времена менялись, и чем быстрее, тем скорее убийство семьи шефа уходило в прошлое, тем ближе была будущность, а она приходила совсем иная. Кажется, подобному