Переговорщик. Сергей Григорьевич Гатаулин

в бетонной плите, на высоте человеческого роста. На какой-то миг мне даже показалось, что он какие-то знаки подает, а дырка такая же, как та, возле которой Колобка кончили. Вот только не было там заросшей травой канавы, на дне которой я сейчас лежал.

      – Ты тащил меня сюда, чтобы отдать скрипушникам? – удивился я, с трудом ворочая распухшим, шершавым языком.

      Нога пылала. На смену липкому, холодному ознобу пришел жар. Заледенелое тело, быстро нагреваясь, раздулось до размеров Вселенной. Мысли, путаясь, выталкивали на поверхность сознания злобные рожи, покрытые гнойными язвами. Из темноты небытия всплыли лица мертвых бойцов: Барсук, с рыхлыми кусками мяса на месте лица, Колобок, с гайкой вместо глаза и окровавленной проволокой, торчащей из щеки. Один Доберман явился без крови, постоял перед глазами бледный и, криво улыбнувшись, стал медленно удаляться, а вместе с ним уходили ощущение собственного тела и мир, окружающий меня. Я умер. Хотя, какое-то время еще различал чьи-то глухие голоса, то удаляющиеся, то приближающиеся тусклыми фонариками из бесконечно-темного далека.

      – Тащим к забору? – мигнул один.

      – Но, сержант?! – запротестовал другой.

      – К забору, я сказал!

      – Ты как хочешь, а я не пойду!

      Голоса переговаривались, препирались где-то в темноте, в стороне – там, где находилось мое мертвое тело.

      – Хррр! – донеслось удивительно рядом, прямо в голове, и кто-то большой и сильный выключил свет…

      Скрипушники

      Нужно было открывать глаза, но я боялся пошевелить ресницами – не хотелось будить сидящую где-то глубоко внутри меня боль.

      Сквозь сомкнутые веки протиснулся солнечный лучик, и в лицо дохнул прохладный ветерок, словно где-то рядом открылась дверь, пропуская свежие потоки осеннего воздуха. Влажная прохлада коснулась лба, холодная вода омыла лицо. Хорошо!

      – Хррр! – донеслось над головой.

      Прикосновение мягких рук испугало меня больше, чем боль в ноге. Я рванулся в сторону и тут же, открывая глаза, провалился в пропасть, чтобы через мгновенье приземлиться на утрамбованном земляном полу.

      Сквозь полупрозрачные окна пробивался солнечный свет – на дворе утро. Долго же я был в беспамятстве. Уж и не знаю, что они со мной сделали за это время, но пробудившаяся от падения на землю боль полоснула по ступне, метнулась вверх по ноге, но дальше колена не пошла. Я ощущал свои распухшие пальцы, пятку жгло нещадно, как будто нога приклеилась к раскаленной плите. Чуть выше жжение переходило в зуд, а у колена и вовсе исчезало.