Розовые очки обывателя. Алексей Радов

у людей, выбравших своебразную хинаяну, где моление идолу приравнено к преклонению пред кумиром масс, взявшим на себя крыжовник в рупор гласности, это по сути одно место, просто люди там и такие, и такие, можно словить на сердце, или отразить в жир, что служит защитой другим, взять за мишку мускула, проставить туда образы секса, смирения и чистосердечной любви к истине, ставшей причиной популярности нанятого господина, в бричке ведущего отсчет одинаковым серым дням, когда начнется восстание были вопросы, но не было ни души на отсвете блеклого кирпича зданий, цвели жасмин и сирень, летали подозрительные птицы, но некому было взять за кнут и выпороть сорванцов, вроде означенных пионеров, нашедших талант первооткрывателя в своем сексе.

      Жука вышел из барака, встретил Правила, они прошли обратно чтобы делать жирно, все были против, многим казалось, что жирно уже у стены, или рядом со столом, где сидел Саша, никто не говорил ему и слова, рядом плавали обреченные, им придется стать своими Пахану, где нет ни дождя, ни снега, идет одна луна, потом раннее утро, все в нелепых позах, многих не хватает, их вывели и дежурно пытали, но нет на это зла и робости спросить, когда звонят после пяти вечера или приходят с проверкой со столовой, и тут, некстати можно оставить себя в простынях, богато, но сами готовы сделать все, что угодно – здесь нет травы, данный предмет невидим, возможно потом быть тяжело вспоминать, что пришлось вынести бесстрашным мужчинам, когда пришел Атлет со своими стрелками, он ждал от людей счастья и корысти, но не встретил понимания на озабоченных приготовлением снадобья лицах, все было умеренно тяжело и игриво странно, висел над окном тюль, это портьера была излишней, зашедший снял с себя одежду, спросил где тут туалет, его не поняли, выпроводили, не дав и вздохнуть, бессонные ночи без шанса всем отрубиться, расслабление забрали вместо предмета разговора, стало не так чтобы летал жирик, но немного было тепла и света, Атлет вернулся с девушками, желая от них добиться взаимности через осуждение, но Правила был против абы чего, Лакей добился милости от руководства, аудиценции, взял с них три короба якобы для большого обмена, в результате не стало и человеческого тепла, юдоль простиралась за пределы барака, сколоченные намертво доски пропускали приятный дневной свет и надежду не тусклого фонаря, лежала скатерть с предметами торга, обмена, иногда кто-либо излишне прибитый жаловался на погоду, Лакей просил отпустить на побывку, но мешало чувство такта, указывал, кто дал, а кто нет, здесь не было вопроса, такой человек необходим, особенно без жестокости, и боится выявить гнев нарушителя, сам по себе человек хороший не стал бы перечить трём и бухте, выводили по одному, все знают Правила, но не все знают что должно сказать без скромности и самодовольства в том случае, отличным от иного, когда зовут врачи, но не стали им объяснять причину, возможно заболевание у всех общее, одного разобрали, провода, подобие мозга, бегают цифры, похож на еще одного, но не совсем,