Цезарь, или По воле судьбы. Колин Маккалоу

был серьезный недостаток, который сводил на нет их преимущество перед свитками: при многократном использовании листы отрывались и легко терялись.

      За другим столом работал самый преданный клиент Цезаря, Авл Гирций. Человек простого происхождения, но очень способный, Гирций накрепко связал свою судьбу со звездой Цезаря. Невысокий, подвижный, он сочетал в себе любовь к бумажной работе с такой же любовью к сражениям и превратностям военной жизни. Гирций ведал перепиской Цезаря с Римом, стараясь, чтобы тот знал обо всем, что там происходит, даже находясь в сорока милях к северу от реки Тамезис, в самой западной точке мира.

      Когда вошел командующий, мужчины подняли голову, но не позволили себе улыбнуться. Командующий пребывал в дурном настроении. Однако сейчас он улыбнулся сам, указывая на красный футляр.

      – Письмо от Помпея, – пояснил Цезарь, направляясь к единственному по-настоящему красивому предмету мебели в командирской палатке – курульному креслу из слоновой кости, свидетельствующему о высоком положении его владельца.

      – Ты и без того уже знаешь все последние новости, – заметил Гирций с ответной улыбкой.

      – Верно, – откликнулся Цезарь, ломая печать, – но у Помпея особый стиль, мне нравятся его письма. Он теперь не такой нахальный и необузданный, каким был до женитьбы на моей дочери, однако свой стиль сохранил.

      Он сунул два пальца в футляр и вытащил свиток.

      – О боги, да оно длинное! – воскликнул он и наклонился, чтобы поднять с деревянного пола упавшую бумажную трубочку. – Нет, оказывается, здесь два письма. – Цезарь заглянул в конец каждого и усмехнулся. – Одно написано в секстилии, другое в сентябре.

      Сентябрьское письмо легло на стол, но и более раннее Цезарь не спешил читать. Полог шатра был откинут, и Цезарь застыл, глядя в залитый дневным светом проем.

      «Что я делаю здесь, оспаривая право на владение несколькими полями пшеницы и стадом косматых быков у раскрашенного синей краской реликта из стихов Гомера? У того, кто все еще катит на битву в колеснице, окруженный лающими мастифами, с арфистом, восхваляющим его в своих песнях?

      Да, собственно, я это знаю. Мое dignitas возвратило меня сюда, ибо в прошлом году невежественные обитатели этой глухомани решили, что навсегда изгнали Гая Юлия Цезаря со своих берегов. И ликовали, думая, что одержали победу над Цезарем. Я вернулся только затем, чтобы показать им, что Цезарь непобедим. Я покину этот остров, лишь полностью подчинив Кассивелауна, и никогда сюда более не вернусь. Но они запомнят меня. Я дам их арфисту новые темы для песнопений: приход Рима, исчезновение колесниц на легендарном западе друидов. И я останусь в Галлии до тех пор, пока каждый косматый ее обитатель не признает меня, а значит, и Рим своим повелителем. Ибо я – это Рим. А моему зятю, хотя он и старше меня на шесть лет, никогда этого не достичь. Зорче сторожи свои ворота, дорогой Помпей Магн. Недолго тебе осталось быть Первым Человеком в Риме. Цезарь идет».

      Он