По ту сторону времени. Василий Яновский

и возмутило гостя. Он решил, что пора положить конец соблазнительной игре.

      – Что ты, что ты, как тебе не совестно! – вскричал он, суетливо натягивая рубаху.

      Но Фома, озираясь по сторонам с хитрой гримасой, уже подпрыгнул вплотную и доверчиво обнял голые ноги гостя.

      – Поцелуй папу, – приказала женщина, и мальчик послушно потянулся вверх.

      – Ладно, ладно, – согласился Корней, потом гневно добавил: – А теперь спроси мамочку, как ее зовут!

      Мальчик шаловливо осклабился и повторил:

      – Мамочка, как тебя зовут?

      Выполнив долг, он, не дожидаясь ответа, нагнулся, выдвинул из-под широкой постели маленькую детскую кроватку, похожую на гробик. Там на тугих крошечных подушках лежала фиолетовая кукла в костюме матроса. Фома поднял куклу и, хищно улыбаясь, начал выворачивать ей суставы рук, ног, позвоночника, но члены арапа не ломались, только принимали самые вычурные, болезненные формы.

      – Этот матрос ему теперь больше не нужен, – спокойно объяснила женщина.

      – Понимаю, – поспешно согласился Корней, ошеломленный, опять ощутив какой-то зловещий ужас. «Я, очевидно, попал в сумасшедший дом, вот и все», – успокаивал себя.

      – Мы должны, душечка, наконец объясниться! – как можно проще сказал он. – Шутить детьми я не позволю.

      Женщина мельком взглянула на него и опять отвернулась, подставляя профиль своего плоского, каменного, средневекового лица и нежный, нарядный, тонкий, похожий на античный инструмент нос. Ему вдруг стало жаль ее: великолепный вымирающий зверь, которого дикарь собирается убить и съесть. Корней хлопнул мальчишку по плечу и сказал:

      – Ты, молодец, ступай во двор играть, я скоро к тебе присоединюсь.

      Между тем солнце ударило в угол крайнего окна, и спальня сразу заиграла (загудела) красками. Мебель вскрикнула орехово-каштановыми тонами; пол – воском, медом, лаком. А реплика цветков и орнаментов, рассыпанных по занавескам, одеялам и дорожкам, оказалась вполне кстати.

      – Послушайте, – начал Корней, невольно любуясь богатством, льющимся из окна. – Пора кончать забаву. Я не позволю… – и опять уткнулся в ее неподвижный горестный лик, покорно склонившийся, словно для последнего удара. Он замялся: – Как вас зовут, honey[5]?

      В это время радужные стрелы заиграли на канве с противоположной стороны постели, и Корней неожиданно легко разобрал вышитую крестами надпись:

      Конрад Жамб

      ко дню венчания

      4/27/52.

      – Что это такое? – строго осведомился он.

      Не поворачивая головы и словно не дыша, отозвалась:

      – Это ты, неужели забыл?

      – Мое имя пишется Ямб, через игрек! – гневно завопил он.

      – Не знаю, – оправдывалась она, отступая. – Всегда было Жамб, через джэй, а не уай.

      «Нет, здесь сумасшедший дом! – успокаивал себя Корней. – Ямб – Жамб, Корней – Конрад, что это такое, наконец?»

      – Послушайте, душечка, – начал он примирительно,

5

Honey – дорогая, милая (англ.).