Девушка с ложью на сердце. Яна Розова

ночной воздух, смеяться.

      Он глянул на свою примолкшую спутницу. В полумраке она казалась не просто хорошенькой, а настоящей красавицей: огромные, подведенные полумраком глаза, темные губы на очаровательно бледном лице, погрустневшем и отстраненном. Кого-то она напоминала Паше, но ему некогда было вспоминать, кого именно.

      Они вышли из бара.

      – А куда мы идем? – спросил Паша.

      – Я не знаю, – обронила она.

      – Пойдем ко мне!

      – Да? – Эля обернулась к нему. Ее взгляд выражал надежду и робкую радость.

      …Та ночь осталась в Пашиной памяти как одно из самых удивительных приключений в его жизни. И позже, намного позже, когда все кончилось так странно и страшно, он вспоминал ее, зная, что такого ему уже не пережить. И дело было не в физическом удовольствии, а в том, что случилось с его душой. Откуда взялась вся та нежность, которую он обнаружил в себе и постарался подарить своей случайной-неслучайной подруге? Ее больше не было у Паши, он точно помнил, что все сгорело.

      И это длилось долго, а пролетело в один момент.

      Наутро он проснулся один, с редким для его образа жизни ощущением бодрости и свежести. Выпил кофе, покурил на балконе, ежась от утренней щекочущей прохлады, и направился в душ. Стоя под ласковым дождем, он заметил на своем бедре след маленького острого ногтя, оставленный этой упоительной ночью. Заметив, что возбуждается от одного только упоминания неких событий, добавил холодной воды.

      С утра, разделавшись со стиркой, он вывесил свои облезлые тряпки на балкон и остановился в прихожей возле пятна на обоях. Седов впервые призадумался: почему кровь не выцветает, не буреет и не коричневеет на бумажных обоях?..

      В прежние времена Павел Петрович замечал за собой одну особенность: в его голове созревал совершенно посторонний вопрос, и, отвечая на него, Паша обнаруживал, как просыпается его третий глаз. Для работы это было хорошо, но теперь, когда Паша проклял эту свою работу, третий глаз стал раздражающим атавизмом его сознания. Весь последний год Седов насильно закрывал его, но сегодня – не получалось никак, хоть выцарапывай ты этот третий глаз!

      Ругнувшись в сторону, он опустился на корточки перед пятном, подумал немного и отцарапал кусочек облитой кровью обоины от стены. Кусочек он положил в целлофановый пакетик, оделся и вышел из дому. Его путь лежал в криминалистическую лабораторию юридического факультета Гродинского университета, где у Паши был приятель.

      На обратном пути Пашка привычно глянул на балкон Лили. Балкон был пуст. Обычно на застекленном трехметровом балконе Звонаревых толпились велосипеды их сыновей, стояла стремянка, какая-нибудь объемистая кастрюля, скромно прорисовывались аппетитные силуэты трехлитровок с маринованными огурцами, солеными помидорами, лучистыми компотами и прочими Лилиными заготовками. Переборов желание забыть все, что увидел, Пашка поднялся на второй этаж к квартире сестры.

      – Привет, – сказала Лиля, распахнув перед ним дверь. Одета она была в джинсовый комбинезон, а на голове кузины красовалась желтая