Портативное бессмертие (сборник). Василий Яновский

поток вечной тишины лился из их подглазниц.

      Он не мог лучше или подробнее описать этого впечатления; именно тишина в глазах этих людей соответствует немоте игральных карт, стоически продолжающих носить свои пестрые доспехи. А в это время кругом козыряли, и слышны были только циничные шутки восьмидесятилетнего Карла (возившего будто бы Конрада на салазках) и трезвые замечания столетней давности Аптекаря; иногда Шарлотта проносилась, как подстреленная птица, и бросала свою поговорку:

      – Ибо в царстве теней нет тени, – повторяла она ожесточенно.

      «Ибо в царстве теней нет тени», – напевали все хором строчку из распространенного здесь романса.

      Кстати, баллады в селении пользовались успехом; их культивировали, разучивали, повторяли со школьного возраста. Пели на промыслах, дома после еды, за кружкой сидра, в лесу, на плотине; пели угрюмо, но в унисон. Всеобщей любовью пользовался романс о парубке, требовавшем в приданое еще и серого мерина и таким образом упустившего прекрасную невесту:

      Young Johnny the miller he courted of late,

      A farmer’s fair daughter called beautiful Kate.[24]

      Она была готова идти под венец, но парень потребовал себе лошадку в придачу, а упрямый отец отказал. Так расстроилась свадьба:

      About a year later or a little above

      He chanced to meet young Katy his love.[25]

      И любовь с прежней силой вспыхнула в сердце неразумного жениха – он готов уже забыть про серого мерина. Но гордая дева прошла мимо, не моргнув глазом.

      Your sorrow, says Katy, I value it not

      There’s young men enough in the world to be got.[26]

      Хор старух, детей, остававшихся до сих пор на заднем плане, тут дружно и даже, пожалуй, весело подхватывал:

      So fare you well Johnny, so fare you well Johnny

      Go mourn for your fate…[27]

      Почему именно эти стихи так нравились обитателям поселка, трудно сказать. Здесь, надо полагать, была удачно выражена какая-то заветная и родственная их душе мысль. Впрочем, возможно, что Конрад преувеличивал значение этой баллады в жизни деревни, как и других случайных явлений, что постоянно случается с иностранцами, замечающими вдруг одну мелкую народную черту и раздувающими ее до размеров гигантской лжи. (Так, французская женщина будто бы легкомысленна, немецкий бюргер добропорядочен, а русский – бунтарь, хорошо поет и весьма религиозен.)

      Особенно нравился Конраду другой местный романс, так что он даже научился его напевать под аккомпанемент старинного инструмента (нечто среднее между мандолиной и балалайкой, только с четырьмя струнами). Там речь шла о молодой нежной женщине, по-видимому рано скончавшейся, но оставившей по себе лирическую память:

      Here’s the bower she loved so much

      And the tree she planted,

      Here’s the harp she used to touch’d

      Oh! how that touch enchanted.[28]

      Но смерть не разбирает добрых и злых, хватает все, что подвернется. Лучшие, разумеется, уходят раньше, а старикам остается песня:

      Years were days when here she stay’d

      Days were moments near her;

      Heaven ne’er form’d a brighter maid,

      Nor

24

Молодой мельник Джонни последнее время ухаживал

За прелестной дочкой фермера, красоткой Кейт. (англ.)

25

Около года спустя ему посчастливилось

Повстречаться с его возлюбленной, юной Кейти. (англ.)

26

До твоей печали мне дела нет, сказала Кейти,

В мире довольно молодых парней. (англ.)

27

Так прощай же, Джонни, прощай, Джонни,

Ступай посетуй на свою судьбу… (англ.)

28

Вот ее любимая беседка

И дерево, которое она посадила.

А вот арфа, к которой она прикасалась.

О! Как завораживало ее прикосновение. (англ.)