Ангелоиды сумерек. Татьяна Мудрая

таёжный кедр здесь тоже когда-то рос. Огромные, раскидистые сосны, от стены одни зубцы. Потом вождю что-то не так показалось – заменили на другие хвойники.

      – Такой могучий ствол тебе пока не под силу.

      Говоря так, Мария двинулась куда-то в обход большой воды. Ландшафт здесь был уже не таким аморфным – нередко попадались обломки стен с выведенными на них дугами и или поребриком, колонны без капителей и даже нечто вроде огромных волнистых раковин, какие любили рисовать ученики художественных училищ. Последние были вмурованы в плоскость и имели порядочный размер, вокруг иных густо плелись какие-то лианы с набухшими и во многих местах проклюнутыми почками.

      – Вот. Это плющ тут прижился.

      – Не холодно ему в наших местах?

      – Нисколько. Южная стена и еще снизу греет. Там источник.

      Мы стали рядом, и я увидел редкие зеленые побеги этого года. Мария сорвала один и приникла к ранке, а потом показала мне:

      – Втягивай в себя – можешь просто губами. Этим ты ему не очень повредишь – хотя листья пошли в рост, соки еще бурно движутся по всей длине.

      Я послушался – на вкус это было точно молодое, едва забродившее вино, что, как говорил поэт, не успело опомниться. И кипело внутри так же буйно.

      – А стихи ему нужны, этому плющу? – спросил я глуховато. – «Я ошибся: кусты этих чащ…»

      – «Не плющом перевиты, а хмелем», – отозвалась Мари.

      Дальше было что-то про плащ, но эти слова оказались совсем не нужны.

      – «Вкруг меня твои руки обвиты», так? – спросил я. И получил ответ.

      Между нами и шероховатым камнем не было ничего, помимо впопыхах сброшенной одежды. Между нами и бледным небом простёрся широкий карниз в виде раковины, с карниза тянулись узловатые плети, все в юной листве. Ее тельце почти таяло в моих объятиях, ее руки жгли меня, как пламя. Рыжие волосы ласкали, как искусная любовница. Рты наши не сливались друг с другом, но впивались и отыскивали самые потаённые места в телах, которые причудливо и стройно изгибались в такт неслышной музыке. И когда мы оба не могли более терпеть, Мария гибко извернулась и подставила моему языку совсем другие свои губы.

      – …пить друг друга… пей непентес, сок забвенья… – пробормотала она. Ее жальце скользило вдоль моего тайного члена, иногда поглаживая головку или дразняще проникая внутрь. Я робко раздвигал и перебирал ее лепестки – в глубине виднелось нечто выпуклое, затянутое плевой, как глаз дремлющей птицы, и ритмично пульсирующее.

      – Ударь, – сказала она с какой-то внезапной отвагой.

      В жаждущий рот мой хлынула ее девичья, ее первая женская кровь, что пахла тотчас изошедшим из меня семенем, и крик мой тотчас захлебнулся в этой терпкости.

      Потом мы оба спустились к озеру, как есть нагие, и долго плескались в прохладной и чистой воде.

      – Кто смотрит на нас сверху – Геспер или Фосфор? – спросил я внезапно.

      – Венера, – счастливо рассмеялась Мария. – Но если говорить, как у нас принято, – Люцифер.

      – Что это было? – спросил я немного спустя.

      – Ты