Сказания Заморавии. Ильяс Сибгатулин

юнцы! – он вывел Ирфина и Ладраса из состояния равнодушия к себе, раздав обоим пару подзатыльников, – Слушайте меня! Мы пройдём прямо по полям Пустоши, оставляя Кряж и Ущелье Мрака по левую руку, а притоки Вэна – по правую.

      – Мы поняли, Олоф, – потирая затылки, ответили они.

      – То-то же! – усмехнулся наставник.

      – Вардоки не особо гостеприимны, нежданных гостей и чужаков они не любят, поэтому через их земли мы должны проехать незамеченными, – я осмотрел отряд, – и достигнуть Самайи.

      Все кивнули.

      – Главная стоянка вардоков стоит на том месте, откуда берёт своё начало Вэн, – продолжал говорить я. А голос мой уносил порывистый ветер.

      Здесь была открытая для ветров местность. Выжженная пустыня с серыми, как шкура потрёпанного волка, землями.

      – Там собираются все вожди? – поинтересовался Ирфин. Ладрас молчал, глядя на друга.

      Кэрин кивнула.

      – А сколько… сколько этих самых вождей-то, Кэрин? – не унимался любопытный юноша.

      – Их пять. Они сидят в одном шатре. И уже больше полусотни лет не выходили из него, не видели неба, солнца, луны, полей и рек, не видели даже своих дочерей и сыновей.

      – Ого! Им наверняка трудно жить так. Без еды, без вина и ублажения девиц!

      – Еду и вино приносят им слуги, а девицы сами идут в их объятия под дурманом, который и насылают на них вожди-жрецы.

      – Что ж, давайте двигаться вперёд, у нас не так много времени, к вечеру мы должны увидеть дома Самайи.

      Олоф растормошил Ладраса и Ирфина, прервав их мечтания о том, как одурманенные девицы ложатся в их объятия…

      Я же вытащил Кэрин из размышлений, как лучше убить Танкраса.

      И мы отправились дальше, заставляя коней скакать во всю прыть и приближаясь к восточной окраине Серых Пустошей.

      Перебравшись через несколько ручьёв, мы остановились на небольшой привал. Даже возле воды некогда плодородная земля была лишь тенью своей. Не осталось ни единого островка зелени. Голые пески, камни (пепел встречался реже) – в таком месте и самое непривередливое растение не выживет.

      – Да, земля здесь не пригодна для взращивания ячменя, – Олоф подошёл ко мне. Я сидел на камне у берега. Вечерело.

      – Здесь видно, как солнце спускается к горизонту.

      – Да, Радагас, видно.

      – Это красиво, – я шептал, не говорил, – я редко видел заходящее солнце.

      Олоф подошёл к воде.

      – На самой плохой и проклятой земле можно вырастить урожай. Надо для этого приложить усилия и веру. Не всё так плохо, Радагас.

      – Ты прав, учитель. Я напрасно отчаялся.

      – Ты меня учителем больше десяти лет не называл! – Олоф улыбнулся огромной китовой улыбкой, – Что тебя беспокоит, мой единственный ученик?

      – Странно, я редко вспоминал маму и Трибаса. Прошло уже двадцать лет, а я ни разу и не вспомнил их, не почтил их память…

      – Не печалься. Они навсегда остались в твоём сердце.

      – Я