Ночные видения. Гарт Никс

мы все прокляты. Да, да, я Эрхардт Бем. Слышите, я сказал это! Теперь довольны?

      – Очень довольны, – сказал Бекер. – И благодарю вас за доверие. Поверьте мне, эту тайну я унесу с собой в могилу.

      – Да, уж лучше унесите, – предостерег Гебблер. – Ибо мы очень сильно рискуем.

      – Ну а теперь можно съесть эти проклятые печенья? – спросил Бем.

      – Погодите-погодите, – сказал Бекер. – Как я и говорил, все должно делаться в точности как следует. Съесть печенье для душ – дело серьезное, особенно в такой момент, как сейчас. В конце концов, мы стали свидетелями того, как сгорел наш мир. За время войны мы потеряли многих любимых, разве нет?

      Гости кивнули.

      – Так разве мы не почтим мертвых, пригласив их присоединиться к нашему застолью?

      – Конечно-конечно, – сказал Бем, – пригласите Гитлера, и Гиммлера, и Геринга ради всего, что мне небезразлично. Мертвые мертвы, а я голоден.

      – Мертвые мертвы, но они также и голодны, герр Бем, – сказал Бекер. – Я зажег этот фонарь, чтобы они могли найти нас, и я приготовил для них угощение, потому что мертвые всегда голодны. Всегда.

      – Опять какая-то дьявольщина, – пробормотал Гебблер.

      – Возможно. – Бекер указал на печенье. – Знаете ли вы, что в момент размола зерно обретает величайшую силу. Оно может давать жизнь. Тесто для печенья для душ должно готовиться, пока мука жива и свежа. Чтобы это печенье стоило есть, оно должно содержать в себе жизнь.

      – Что-то я не понимаю, – сказал Бем.

      – Сейчас поймете, – сказал Бекер. – А теперь, пожалуйста, попробуйте печенье для душ.

      Гости переглянулись, пожали плечами, взяли печенье, и каждый понемногу с опаской откусил.

      – Очень вкусно, – сказал Бем.

      – Никогда такого вкусного не пробовал, – сказал Гебблер.

      – Замечательно! – воскликнул Бекер, хлопнув в ладоши. – Угощайтесь. Берите сколько угодно.

      Бем придвинул поднос и переложил к себе на тарелку еще четыре печенья, затем предложил то, что осталось, Гебблеру. Несмотря на то что оба обильно поужинали, ели они с наслаждением, перепачкав себе лица сахарной пудрой и засыпав крошками свои рубашки. Пока они ели, Бекер тихо рассказывал о празднике.

      – Во время Seelenwoche, – говорил он, – души выходят из могил и скитаются по земле, как голодные призраки. Такие фонари, как этот, приглашают их к ужину с нами в надежде, что призраки попируют, утолят голод и умиротворятся.

      – Так вы твердите, – сказал Гебблер, у которого изо рта торчало печенье, – но, откровенно говоря, герр Бекер, я не очень хороший католик. И никогда таковым не был, и особенно с тех пор, как наш мир распался на части. Все, что мне дорого, сожжено. Проклятые русские, британцы и американцы отняли у нас все. Наши надежды, мечты и все ценное, что у нас было. Мы – призраки в этом мире, в котором на самом деле уже больше не живем.

      Бекер кивнул.

      – Отвечу вам откровенностью на откровенность, герр Гебблер, я ведь тоже не очень хороший