Первая книга. Перед рассветом. Олег Башкатов

за эту весну.

      Ей восемнадцать. По фотографии ничего не понятно, но пишет грамотно, голос в телефоне приятный, трубку берёт сразу, претензий не предъявляет. «Можно встретиться», ― подумал я.

      Так как ей восемнадцать, то назначил встречу у цирка (всё-таки надо чтить саратовские традиции неискушённости). Холодно, промозгло. Настроения никакого. Всё уже надоело. Очередной кризис среднего возраста. Те же дома́, те же рожи. И даже год, кажется, идёт тот же самый, что был прошлый, а может быть даже позапрошлый.

      Постоянный запах пива и сигарет, выбитая плитка под ногами, недочищенный лёд, серое невесеннее небо, шум машин, рекламные плакаты, пустой фонтан. Это точно где-то уже было.

      Ну вот, она уже и опаздывает. Сейчас я ей позвоню.

      – Алло! Я уже на месте. Ты скоро?

      – Да, я уже подхожу.

      Опоздала только на три минуты. С ума сойти! Это интересно.

      –Извини, ― говорит она, ― что опоздала. Я обычно не опаздываю.

      – Да ничего, ― говорю я, ― я не долго ждал.

      Да уж. За трёхминутное опоздание передо мной редко извиняются. Да, она такая же как многие, может быть даже малоприметная, но ей восемнадцать, а мне тридцать один. И она всё время смотрит в мою сторону. Идём в кафе.

      Переход от места встречи до кафе всегда интересен. Нужно говорить какую-то глупость, но со смыслом. С другой стороны, много говорить нельзя. В этот раз мне было уже всё равно, и я стал говорить о том, о чём мне хочется. «Пусть думает, что я «ботаник», пусть думает, что я идиот (то есть слишком умный). Мне всё равно», ― думал я. Мы шли по весенней и слякотной улице и говорили о том, о чём с большинством людей говорить не рекомендуется. Чуть позже, где-то наверное через день, я вспоминал, что очень удивлялся тому, что мы именно разговаривали, а не я тащил на себе разговор от начала и до конца. Мне совсем не приходилось выкручиваться в разговоре, чтобы не обращать внимания на типичные тупые ответы, ответы невпопад и плоские однотипные проверки. Разговор клеился, и я даже успевал спокойно понаблюдать за ней и за происходящим вокруг. Она шла на каблуках по скользкой улице, и ей постоянно было стыдно за то, что она постоянно поскальзывалась. И, скорее, стыдно не оттого, что скользила, а оттого, что на секунду-другую разговор терял свою красоту. Она стеснялась. И мне было очень приятно.

      Зашли в кафе. Почему-то места были только для курящих, хотя обычно бывает наоборот. Интеллектуальные разговоры в прокуренной, как вагон поезда в гражданскую войну, кафешке, набитой совершенно сдегенерированными молодыми псевдостильными и псевдокрасивыми людьми ― это одно из моих лучших воспоминаний. Было даже интересно то, что нас пытались выгнать оттуда потому, что мы мало заказали, а то, что заказали, уже съели и выпили. Это был единственный раз в моей жизни и почему-то именно тогда. Я говорил и говорил. Она слушала и слушала, и задавала правильные, заинтересованные вопросы. Меня беспокоил только её густой ненатуральный загар. Умная и загоревшая девушка, зимой, в нашем городе ― это непреодолимое