Родом из ВДВ. Валентин Бадрак

Его, вероятно, удивил такой ответ.

      – Сто метров за сколько проплывешь?

      – За минуту пятнадцать, думаю. – Алексей глотал слова отрывисто и быстро, но время сказал наугад. Он имел довольно смутные представления о скорости плавания и, тем более, о собственных возможностях на стометровке. Но зато он точно знал в этот момент, что надо за что-то зацепиться.

      – Это плохо, надо за минуту пять – минуту семь, – задумчиво проговорил полковник, как будто сообщил время сам себе, в унисон параллельным размышлениям. Он явно колебался, не знал, как быть дальше с курсантом.

      – А как с гимнастикой, когда-нибудь приходилось заниматься?

      – Если честно, нет. Но на турнике я всегда упражнялся, при поступлении тридцать раз подтянулся… – Тут Алексей запнулся, ему показалось, что он говорит совсем не то. Солнце счастья вынырнуло, подарило улыбку и сейчас уже наполовину было скрыто в пучине непроглядных облаков. И неожиданно даже для самого себя он решился: – Товарищ полковник, дайте мне шанс попробовать. Если не подойду, проситься не буду.

      После слов, выпаленных рассыпной дробью, Алексей посмотрел прямо в глаза полковнику. Он не знал, заметил ли тот мольбу во взгляде курсанта, и опустил глаза…

      – У нас в этом году из училищной команды многоборцев два ключевых спортсмена выпускаются, – сказал начфиз. – Замены адекватной я пока не нашел. А в августе – чемпионат ВДВ. Поэтому поступим так. Я дам тебе два месяца. Если зацепишься в команде – твое счастье. Если нет – опять возвращаешься в строй. Договорились?

      – Так точно! – выпалил Алексей. У него голова шла кругом.

      – У Лисицкого в первой роте?

      – Так точно!

      – Я с ним переговорю. Ступай!

2

      В один миг жизнь курсанта Артеменко повернула на сто восемьдесят градусов. Он будто очнулся от долгого забытья, вышел из продолжительной мучительной комы и источал теперь свет заговоренного, через которого прокатилась волна озарения. Но самым главным для него являлось засевшее внутри неистребимое, нежно щемящее ощущение, что это он сам изменил свою жизнь! С момента памятной встречи с полковником Мигуличем каждое утро он стал исчезать из казармы за полчаса до подъема роты, чтобы вместе с училищной командой на городском транспорте добраться до бассейна. И всякий раз по пути в застывших невыразительных пятиэтажках с редкими светящимися окнами, в темных ветвях сонных, склонившихся над дорогой деревьев, да и в самой пустынной дороге, словно набегающей на ветровое стекло почти всегда безлюдного первого троллейбуса, Алексею Артеменко мерещились в эти минуты признаки еще не испытанной реальности. Он удивлялся, отчего его новые товарищи дремлют, тогда как его возбуждение только нарастает от предстоящего дня. Алексей по-прежнему пребывал в абсолютной, неколебимой уверенности, что должен совершить в жизни что-то значимое, величественное, масштабное. Сейчас он получил передышку, возможность осмотреться по сторонам, взглянуть на мир под другим углом. Иначе зачем тогда жизнь снова и снова дает ему