Хроники мегаполиса (сборник). Марина и Сергей Дяченко

чешуйки облупившейся краски.

      Вставало солнце.

      Дима почувствовал, что ноги его больше не держат. Отошел и сел на обломок скамейки.

      Женька уже заметил их. И, возможно, струхнул – его удары стали резче, сильнее; он по-прежнему целил вратарю в лицо, но все время промахивался.

      Ольгиного лица Дима не видел. Она так и осталась стоять – не приближаясь к сыну, ничего не говоря.

      Немая сцена длилась довольно долго; первым не выдержал Женька.

      Отлетев от стены, мяч укатился в лопухи. Сын оглянулся; лицо было злое, но с явными следами слез. И губы обветрились и распухли.

      – Чего вам надо?

      Голос его выдал. Твердая корочка презрения лопнула, пропустив боль, обиду и страх.

      Ольга развернулась и пошла туда, где осталась машина.

      – Идем, – сказал Дима как можно спокойнее. – Пошли домой.

* * *

      На Мосту Метро Диму посетило видение.

      Будто вместо клепаной бабы над Днепром стоит, нахально воздев к небу факел, Статуя Свободы.

* * *

      (…Я бегу сквозь чужие, опасные запахи. Справа дощатый забор – я чувствую… на расстоянии. Трава пахнет приятно… у меня нет времени, чтобы валяться в траве.

      Я бегу.

      В каждом дворе – опасность, тупая, не острая, но я все равно вздрагиваю… Лай. Забор… Плоская крыша сарая… Мусорный бак – нет времени…

      Бегу).

* * *

      Он был здесь впервые за полгода. Он очень соскучился за этим домом. И очень боялся переступить порог.

      Как когда-то, вернувшись из армии, боялся увидеть маму – постаревшей.

      Эта квартира была ЕГО. Он вырос здесь. Он спал и учил уроки в той комнате, где теперь спит и учит уроки Женька.

      Он ревниво отмечал все изменения, произошедшие с того времени, когда он в последний раз переступал этот порог. Изменений было больше, чем он мог предположить: обои в передней переклеены, мебель переставлена и еще не прижилась на новых местах. Да и вряд ли приживется – раньше стол, шкафы и кресла стояли на естественных, годами выверенных позициях. А теперь их переставили просто затем, чтобы изменить обстановку.

      Чтобы выветрить память о прошлой жизни. О нем, Диме, который здесь вырос…

      Он пожалел, что вообще пришел сюда.

      – Я пойду спать, – сказал Женька. – Мне в школу.

      Это были первые его слова за весь последний час. До этого говорили Дима и Ольга – перебивая друг друга, поочередно, дуэтом.

      Ольга вошла в комнату, не снимая ботинок. Обрушилась в кресло; сейчас ей, моложавой тридцатитрехлетней женщине, можно было дать все сорок пять. Дима даже испугался.

      – Ты… – сквозь зубы сказал он, взяв сына за тощее плечо и с трудом удерживаясь, чтобы не сдавить сильнее. – Ты посмотри, до чего мать довел…

      Глаза у Женьки были Ольгины – большие и серые. И холодные, как осень:

      – Уж как ТЫ ее довел, мне за всю жизнь не довести.

      Стряхнул враз ослабевшую отцову руку. Двинулся в спальню, но на пороге остановился. Обернулся к безучастно глядящей в окно Ольге:

      – Все,