Популярное НЕбогословие Евсевия Феофоба. Михаил Стефанович

как не очень поучительно закончил? Ну тогда вот вам, держите:

      «… лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на [незнакомом] языке…» (1Кор.14:19).

      5. #Небосё

      …И прогуливался по обыкновению своему Евсевий по полю соседнему. И нашёл в один день Евсевий книжицу необычную, с картинками будто бы японскими, да текстами не то смешными, не то грустными, не то прозой, не то стихами. Хокку называются. Тексты так называются, не картинки. Картинки так и называются – картинки. А стихи называются хокку. А на обложке – надпись крупными буквами, такими, что Евсевий даже без очков смог прочитать: Небосё. «Ну, – думает Евсевий, – про небо тут что-то, не иначе. Про небо, да ещё про сё, то есть, про то, которое есть. А, значит, самое то, что мне читать можно. И нужно». И взялся Евсевий читать эти самые хокку.

      «Как много тех, кто братьев угрызает!

      Как мало тех, кто может заступить…

      Что это: осень или полнолунье»?

      Прочёл Евсевий и задумался. «А при чём тут осень? А при чём тут полнолунье? Что за чудны́е стишки непонятные? И где тут про Небо?» Думал-думал Евсевий, темечко почёсывал, и вдруг, будто бы озарило его: «Осень – это же про обострения психические! И полнолунье тоже. Время гогота бесовского и ведьминского. Это если по Гоголю. По Николаю Васильевичу. И в эту пору как раз и грызут друг друга люди, аки волки. Хотя нет. Хуже волков».

      И снова думал наш Евсевий над прочитанным. Крепко думал. До чесотки в зубах.«Зачем же, – думал Евсевий, – зачем про бесовщину писать, когда людям так доброго тепла и тёплого добра не хватает?» И снова Евсевия откровением от макушки лысеющей до пяток растрескавшихся прошибло: «Это же вон оно что! Выходит, автор-то, Небосё, писал про то, что люди злы не по природе своей, а под влиянием сил тёмных! Тех, которые осенью да в полнолунье лютуют особо. Выходит, человеколюбец он, Небосё-то! Как есть филантроп! Вот это по мне». И давай дальше читать.

      «Релятивист, эпикуреец, бартианец…

      Храню в копилке оскорбленья, как награды.

      А раненных вокруг не меньше, чем больных…»

      Снова пришлось Евсевию темечко почёсывать. Непривычны для слуха русского стихи нерусские. Думать надо. Словари перелистывать разные. И даже богословские. Хотя и не любил их Евсевий. Бога любил. А словари – нет. Но пришлось. Полистать пришлось, не полюбить. Полюбить ведь силком да по принуждению не заставишь. А вот полистать – нужда заставит. «Ага, – думает, – автора обзывали всяко, но противопоставляет он, Небосё, слова обидные страданиям людским. Свои страдания объясняет страданиями других от их страданий. Выходит, люди злы не по природе своей, а из-за ран собственных! Выходит, собака бывает кусачей только от жизни собачей! О как! Ох и умный же я!» И понравилось Евсевию ребусы от Небосё разгадывать.

      ««Апостолы», епископы,