Борис Суперфин. Дмитрий Раскин

сравнению с его борьбой за то, чтобы в подъезде не горел лишний свет. Вне истории, превосходит ее этой своей озабоченностью чистотой на лестничной клетке. Подозрителен, раздражён, ценит эту свою раздражительность до чрезвычайности. Всегда готов сигнализировать. О чем, собственно? Не суть и важно. Кому? Тоже детали – всегда найдется кому. Он, казалось, имеет какое-то превосходство над жизнью. Превосходит ее метафизикой управдомов? А так что?.. Его борьба с соседями за то, чтобы они вовремя сдавали деньги на лампочки для лестничных клеток и иных мест, в общем-то, увенчались успехом. Борьба, на которую и ушла его жизнь.

      Звук входной двери. В холле Миша Механик: «А-а! Боря. Чего не позвонил, что приедешь? – Следует объятие с последующим троекратным похлопыванием Суперфина по спине. – «Ну, как ты, Боря? Рассказывай. У меня потрясающе. Только что вернулся из Штатов. Давай, поднимайся ко мне. Дела?! Ладно, еще успеешь. Пойдем-ка. Я приглашаю. Пойдем-пойдем-пойдем. Ты не помнишь, сколько лет я тебя не видел?»

      Торопкину в звуке двери, закрывшейся за Мишей Механиком, послышалась некая фальшь и он, потеряв интерес к Борису, пошел проверять пружину.

      В самом деле, почему бы нет? Борис же зайдет ненадолго. И всегда можно будет откланяться, сославшись на обстоятельства. Миша уже запихивал его в лифт.

      Пятидесятых годов, со стеклянной дверью, просторная кабина движется в шахте, огороженной стальной сеткой. Сквозь эту дверь видны не только пролеты лестниц, но и заволжские дали в огромных окнах лестничных клеток, залитые, как Суперфин и обещал несостоявшимся покупателям, солнечным светом. «С роскошеством природы дух покоя в такую пору связан глубиною». Очень недолгой бывает эта пора в здешних широтах.

      В доме было ранжировано абсолютно всё. Вот холл первого этажа (жители по старой памяти называют его вестибюлем), оформленный в стилистике станции московского метро. Узкая лестница вниз ведет в цоколь, там служебные квартиры дворника, слесаря, консьержки (теперь все, конечно, приватизировано). В детстве слово «консьержка» ассоциировалось у Бориса с Жоржем Сименоном, но консьержка (женщина, а не слово) ста́тью и голосом замечательно гармонировала со сталинским ампиром вестибюля и, казалось, была вылеплена заодно со всеми этими барельефами работниц, колхозниц и еще каких-то тетенек, символизирующих изобилие.

      Над цоколем располагалось то, что в доме называлось нулевым этажом. В частности, там была квартирка Торопкина, полученная в свое время его отцом, комендантом. Комендантом чего именно был родитель уважаемого Николая Никитовича, никто уже не помнил.

      Первые три этажа во всех подъездах отведены под огромные четырехкомнатные для областной партхозно-менклатуры, с вкраплением академиков и генералов. Четвертый и пятый заняты огромными, но уже трехкомнатными для замов тех, кто занимает первые три этажа, а также три квартиры выделены для членкоров. (В соответствии с этажом и размером квартир их обитателям полагались места на N-ском номенклатурном кладбище.)