У последней черты. Михаил Арцыбашев

Откровенно говоря, что же это такое! Я сам хотел ему заметить… Барышня, правда… он смущенно оглянулся на Михайлова. – Но нельзя же так. Я сам был возмущен, откровенно говоря…

      – Будя врать! грубо сказал ему Арбузов и мрачно повел глазами. – А, впрочем, скучно тут… Едем, господа, ко мне на завод, а?

      В дверях показалась огромная грузная фигура доктора Арнольди с его бритым, как у старого актера, лицом и умными заплывшими глазами.

      Доктор! – восторженно закричал Арбузов. – Милый человек!.. Едем с нами!

      – Пожалуй, – равнодушно согласился доктор Арнольди.

      И скоро все, гремя стульями и шумно переговариваясь, пошли из буфета. Чиж подумал и пошел за ними с брезгливым видом. В буфете остались только сдвинутые столы, залитые, забрызганные скатерти, осколки тарелок и бутылок. Лакеи шумно заговорили и засмеялись.

      На дворе была темная ночь. Небо так и горело звездами. Слышно было, как где-то во мраке позванивала бубенчиками арбузовская тройка.

      – Так кто едет, господа? – кричал в темноте хмельной Арбузов. – Сережа, садись со мной… и доктора возьмем… Наумов!

      – Я, право, не могу… – брезгливо говорил невидимый Чиж. – Завтра на урок надо рано…

      – Какой там урок! – закричал Арбузов, хватая его за руку. – Врешь, не пущу! Поедем с нами!

      – Ну, ладно! – так же брезгливо, сам не зная зачем, согласился Чиж.

      Слышно было, как забренчали, заговорили бубенчики первой тройки.

      – Вы на новых лошадях? – пунктуально осведомился длинный Краузе.

      – Да… Стой!.. Сережа! – закричал Арбузов. – Хочешь посмотреть?.. Красавцы!.. Стой!.. Павел, придержи… Сережа, иди сюда!

      Вспыхнул трепетный огонек спички. Из черного мрака выдвинулись в ряд, как на триумфальной арке, три умные прелестные лошадиные головы с темными агатовыми глазами и сторожко шевелящимися ушами.

      – Смотрите, ведь не выезжены, испугаются… – равнодушно предупредил поручик Тренев.

      Арбузов не ответил. Он ходил под самыми мордами лошадей и освещал их спичкой, спокойно и любовно разговаривая не то с Михайловым, не то со своими лошадьми.

      – А, что? Правда, красавцы?.. Они у меня так и называются: это вот Красотка, эта – Красавица, а коренник – Красавец!..

      Вороная Красавица чутко косила агатовым круглым глазом. Коренник прял ушами и переступал с ноги на ногу. Видно было, как нервно двигается тонкая, перепутанная сетью точеных жил, блестящая кожа. Тройка стояла как вкопанная.

      Спичка потухла.

      – Ну, едем! – сказал Арбузов, швырнув в сторону красный уголек. – Садись! Сережа, ну, готовы?.. Попа не забыли?

      – Я тут, тут я! – ответил из темноты голос рыжего батюшки.

      – Можно ехать, все сели! – огласил корнет Краузе.

      – Ну, Павел, трогай!

      Невыезженная тройка, не видимая в темноте, шарахнулась куда-то в сторону, выровнялась, натянула вожжи и со смехом, говором и стоном бубенчиков тронула по темной, бархатной от пыли дороге.

      Все ускоряя бег, гремя и звеня на всю улицу, взбудоражив собак, экипажи