Золотые костры. Алексей Пехов

он пропал где-то в горах. Места здесь пустынные и опасные.

      – Возможно… – эхом откликнулся я. – Ну, что же. Раз у вас его не было, то меня больше здесь ничто не задерживает, и я с чистой совестью могу отправиться по своим делам, как только помогу вам с самоубийцей. Спасибо, что уделили мне время.

      Брат Квинтен поднялся вместе со мной, и в этот момент из соседнего зала раздался громкий металлический звон. Монах нахмурился, широким шагом подошел к двери, распахнув ее, выглянул.

      – Что за чертовщина? – удивился он.

      Карниз, на котором висела тяжелая бордовая занавесь, упал на пол, открыв ранее не видимую мне стену.

      – Ух! – вот и все, что я мог сказать, глядя на огромную фреску.

      В длину она была больше десяти ярдов, в высоту – все пять. В отличие от той, что я видел в трапезной, эта оказалась яркой, словно ее нарисовали неделю назад. Но не это было поразительно, а талант художника. Мастер продумал все – перспективу, позы, падение света и тени, блики на лицах и полутона одежды, каким-то немыслимым образом сумев придать плоской картине объем – нарисованные фигуры, казалось, стоят за стеклом, в мире, где застыло время.

      Ярко-алое небо контрастировало с белой, укрытой снежной периной землей. Кое-где снег растаял, и были видны темные проплешины обугленной почвы. На заднем плане черным силуэтом выделялось кряжистое дерево без листьев. Его ветви охватывало разгорающееся пламя.

      Левая сторона оказалась не дорисована – там виднелось большое серое пятно штукатурки. На переднем плане были… наверное, ангелы. Хотя у меня возникли некоторые сомнения на этот счет.

      Потому что обычно ангелов так не рисуют.

      Двое молодых людей, широкоплечих, мускулистых, с искаженными от ярости лицами, сражались друг с другом. Оба с длинными, до плеч, развевающимися каштановыми волосами, в одинаковых легких серебристых доспехах – наручи, наплечники, нагрудники и наколенники. Светлые туники в крови. На щеках копоть.

      Тот, что был справа, двумя руками вскинул страшный боевой молот, собираясь размозжить противнику голову. Левый, отклонившись назад, закрылся широким мечом с вычурной гардой.

      Удивительнее всего было то, что на глазах у обоих были повязки, а крылья совсем не походили на птичьи. Никаких перьев. Лишь яркий, слепящий свет, складывающийся в узнаваемый контур.

      – Почему ее прячут за занавесью? – спросил я.

      Брат Квинтен внимательно посмотрел на меня, как видно, заметил потрясенное выражение на лице, и негромко спросил:

      – А какие чувства у вас вызывает эта фреска, страж?

      – Тревогу, – подумав, ответил я. – От нее исходит опасность. У меня желание отойти, отвернуться и в то же время… смотреть дальше.

      Грустная улыбка:

      – Вот именно поэтому отец-настоятель приказал убрать ее с глаз. Чтобы не смущать братьев.

      – Кто рисовал ее?

      – Один из монахов. Господь наградил его талантом, но использовал он его не так, как это было угодно Церкви.

      – Если фреска неугодна, то почему она всего лишь закрыта, а не замазана?

      Брат-управитель цокнул языком:

      – Брат,