Инвиктум. Меган Джой Уотергроув

от твоих рук не останется ничего. Забавная ирония, не правда ли? Сенатор-толстосум без рук, которыми он наворовал свои миллионы.

      Джед накаляет иглы. Малкольм Роу поднимает голову и впервые смотрит на своего пасынка взглядом, полным ненависти и презрения. Но я сомневаюсь, что Джеда заботит то, что о нем думает этот ублюдок.

      – Нужно было прикончить тебя еще тогда, – выплевывает Роу, кривя губы. – Фрик.

      Джед какое-то время просто стоит и смотрит на сенатора, а затем подносит одну из раскаленных игл к его руке и начинает медленно вводить ее под ноготь на указательном пальце Роу. Сенатор заходится в диком вопле, дергается всем телом.

      – После того, как я отрежу тебе руки, – с невозмутимым видом продолжает Джедидайя, наклоняясь все ближе к лицу Роу. – Перейду к жирку на твоем животе. Отрежу кусок за куском и скормлю…тебе. Ты будешь давиться собственной плотью, Малкольм, а я буду наблюдать за этим прекрасным зрелищем и наслаждаться.

      – Ты…– скрепя зубами бормочет Роу. – Ничего ты не получишь, кусок дерьма.

      – Знаешь, когда ребенка постоянно называются ублюдком, фриком и куском дерьма, – рассуждает Джед, вгоняя очередную иглу, отчего сенатор трясется как ненормальный и буквально срывает голос. – Он постепенно начинает привыкать, что он…плохой, понимаешь? И это чувство зреет в его еще несформировавшемся разуме, крепнет с годами и превращается в ненависть, Малкольм. Ненависть сжигает все остальные чувства, заполняет собой сознание. И в конце концов…остается лишь она. Жгучая и ядовитая ненависть.

      Руки Роу ходят ходуном, челюсти сжимаются. Боль, которая сейчас владеет его сознанием, всего лишь физическая боль. Такая боль проходит. Душевная боль, боль сердца остается с нами до конца.

      – Ты не боишься физической боли, – протягивает Джед, становясь позади сенатора и опуская ладони на грузные плечи. – Ты подготовился.

      – Тебе меня не сломать, выродок.

      – Ты забываешь кое-что важное, папочка, – Джед наклоняется к его уху и тихо шепчет: – Я знаю твой главный страх. Я был в твоей голове задолго до того, как ты научился блокировать свой разум.

      Лицо Роу вытягивается и становится застывшей гримасой. В крысиных глазах мелькает самый настоящий страх, и я ощущаю его, как сладкую конфету на языке. Сенатор тяжело дышит, прожигая отчаявшимся взглядом землю под своими ногами. С его пальцев капает вязкая кровь.

      – Твоя дочь была милой девочкой, – протягивает Джедидайя. – Насколько я помню.

      – Если ты хоть пальцем ее тронешь, я тебя…

      Джед мгновенно оказывается напротив сенатора. Наклонившись, он резко выдирает иглы, воткнутые под кожу Роу вместе с его ногтями, и тот, обезумев от боли, надрывается криком. Этот пронзительный звук дребезжит в ушах, глубокое эхо его визга разносится по всему пустынному помещению. Здесь его никто не услышит.

      – Я выпотрошу ее, как рыбу, Малкольм, – улыбаясь, говорит Джед, нависая над сенатором. – Я буду ее худшим ночным кошмаром.

      – Мерзкая