Поэзия как волшебство. Константин Бальмонт

дающая уже новую концепцию вольности: быть вольным – это не просто быть непохожим на людей и на судьбу, но быть свободным в отношении к судьбе слова, судьбе языка, судьбе поэзии. Весь пафос этой книги Бальмонта в том, что надо позволить языку самому раскрыться, поэзии самой о себе рассказать, и только тогда в этом разговоре мы расслышим то, что делает нас наиболее свободными.

      Главное возражение рецензентов и критиков относилось к стремлению Бальмонта увидеть миросозидательный смысл в отдельных звуках, объяснив, как каждый звук преобразует мысль и упорядочивает реальность. Не останемся ли мы, спрашивали критики, только со смыслом букв, забыв о смысле слов? Но на самом деле Бальмонт говорит не о царствовании букв, а лишь о том, что фигуры мысли определяют не столько вещи, сколько отношения. Мягкость и грубость, напряжение и союз могут быть осуществлены простыми звуками именно потому, что звуки выступают как бессознательное мировых действий. По сути, Бальмонт создает свою психоаналитическую схему, в которой звукам принадлежит бессознательное, а вещам – сознание, равно соотносимое с субъектом и объектом. Плавный или резкий звук вносит общий контур впечатлений в мир, а плавность и резкость событий мира оказывается не большим фактом, чем названный факт бессознательного.

      Бальмонт, что важно для русской культуры, создает трактат, напоминающий о поэтиках прежних эпох: об архаических поэтиках, по сути предписывавших определенную дисциплину поэту-магу, и о средневековых поэтиках, например о систематизации достижений трубадуров Гийомом де Машо. С архаическими поэтиками Бальмонта роднит представление о поэте как о маге, представление о поэзии как мироустроительном деле, исследование формальных элементов стиха как ритуальных, внимание к общим правилам создания поэзии, не зависящим от языка и даже системы тропов и образов. Со средневековыми поэтиками – сближение искусства поэзии и искусства любви, понимание воображения как главного способа преодолеть субъект-объектный разрыв, сердечное переживание жизни, «нежная дума» и «легкое сердце», как называли трубадуры умение превратить печальный предмет в радостную тему, а также представление о музыкальном начале поэзии не только как о первооснове, но и как об оркестровке.

      Влияние этого трактата было скорее опосредованным, хотя идее семантики отдельных звуков и конструктивного смысла звука в стихе отдали дань самые разные поэты, от Андрея Белого до Хлебникова и Есенина. Но сейчас мы уже не можем представить культуру без этого трактата: без этого преодоления привычной субъект-объектной эстетики, без пафоса многоголосья, уравновешенного голосом истины, без образной речи, показывающей, что начальное отношение поэта к вещам не менее важно, чем смысл появившихся в его стихах вещей.

      Так как образная речь Бальмонта слишком увлекает, мы решили снабдить этот труд примечаниями к каждому абзацу, что позволяет понять, какими именно моделями (естественнонаучными, психологическими, историческими) Бальмонт руководствовался в своих эмоциональных рассуждениях. Мы реконструировали в примечаниях основные представления Бальмонта о связи музыки