Избранник вечности. Анатолий Ильяхов

что мать в этом замешана.

      – Ещё говорят, что Павсаний получил от тебя поддержку в своём намерении убить своего царя.

      Неожиданно лицо Олимпиады изменилось: губы скривились, голос обрёл привычную угрожающую твёрдость:

      – Да, я велела похоронить Павсания, сожгла тело и прах рассеяла на могиле бывшего супруга!

      Александр онемел. Олимпиада уже не останавливалась:

      – Я приготовила коней для Павсания; жаль, не смог воспользоваться! Но он не убийца, а герой, погубивший злодея! Палач, казнивший преступника! Смерть твоего отца – возмездие за зло, причинённое Павсанию, и моя месть!

      Выдохнув страшную тайну, царица сникла; сразу куда-то делась горделивая осанка. Она зарыдала:

      – Александр, ты можешь ненавидеть меня, но не отвергай мою любовь к тебе, иначе я умру.

      Александр никогда не видел мать такой беззащитной, жалкой, несчастной. Понимал очевидность в её откровении, и он недалёк от истины. Павсаний, неся в себе тяжкий груз насилия и особенное пагубное безразличие царя, не знал, у кого искать защиту. От безысходности явился к Олимпиаде в надежде на то, что она каким-то образом повлияет на бывшего супруга, добьётся справедливого наказания обидчика Аттала. Но беднягу её слова не утешили:

      – Милый юноша, я воспринимаю твою боль как собственную. Твой господин тоже унизил меня, оскорбил. Я называю царя Филиппа злодеем, мы оба жертвы его преступления. Но я женщина, и мои унижения остаются со мной. А ты мужчина, поэтому твоё бесчестье сильнее моего. Ты обязан поступить как мужчина.

      – Но злодеев, по меньшей мере, двое!

      – Злодей не тот, кто совершает зло, а кто его покрывает, – услышал юноша.

      – Царица, умоляю, назови имя! – с рыданиями вскричал Павсаний.

      – Не мне судить, кто более достоин благородной мести, – холодно ответила царица.

      Юноша ушёл в смятении. За день до убийства царица прислала к нему своего духовного наставника, из софистов*. Он беседовал с Павсанием до вечера; неизвестно, что говорил софист, но, судя по дальнейшим трагическим событиям, в раненом сердце царского телохранителя восстал огонь кровавой мести.

* * *

      Александр ушёл в смятении. Напрасно пытался уснуть, долго ворочался на постели. А когда уже задремал, вспомнил, что Павсаний тоже приходил к нему, как раз в эти дни. Видимо, не получив поддержку у царицы, явился к Александру. Царевич читал любимую трагедию «Медея». Нехотя отвлёкся от чтения, а когда услышал его стенания, продекламировал строку из Еврипида: «Чтобы отца, и дочь, и мужа мы в трупы обратили, немало есть способов!»

      Вспоминая этот случай, Александр постигнул, что безразличие к страданиям Павсания в дополнение к стихам, призывающим к справедливому возмездию, тоже могли содействовать возникновению желания убить того, кого считал виновным. Осознав эту чудовищную мысль, громко возопил:

      – О, Зевс, повинен я! Накажи меня страшно!

      Глава вторая

      Лестница в небо

      Слуга Зевса

      Царевич Александр медленно открыл глаза. В утреннем