Три романа и первые двадцать шесть рассказов (сборник). Михаил Веллер

всегда живущий в душе и взывающий к действию, особенно в экстремальных для упомянутой души условиях, – и, возможно, пожал бы безупречно умытую руку Швейцеру, который классифицировал бы этот порыв как естественный гуманизм человека независимо от религиозной конфессии, культуры и расы. А командир районного ОМОНа в превентивных целях вмазал бы Шурке в затылок затыльником автомата и проревел лежать мордой в асфальт, руки крестом или все на тот же затылок, и квалифицировал бы святой порыв по статье уголовного кодекса. Но поскольку никого из вышеупомянутых лиц рядом не случилось в силу разных причин, то мало искушенный в психологии Шурка выразил свои интеллектуально не оформленные позывы эмоционально насыщенным словосочетанием: «Вот суки!.. Ну мы сейчас!»

      – За мной! – скомандовал он и отворил дверь, соседствующую со сбербанком. Она была обита жестью и украшена рукописной табличкой «Обмен валюты». Близость двух дверей наводила на естественную мысль о родстве и даже внутреннем единстве кроющихся за ними хозяйств.

      В тесном предбаннике скучал на старомодном (еще не офисном, а канцелярском) стуле охранник в камуфляже. В фанерной перегородке была прорезана следующая дверь, а рядом с ней окошечко, в котором блестел кулон, горизонтально лежащий на соответствующем бюсте, как на печке. Обладательница бюста сонно взирала сквозь заокошечный мир с тем презрением к нему, которое превращает провинциальных служащих дам в лаек средней злобности при всех режимах.

      – Все на местах, – сухо и непререкаемо припечатал Шурка, – это ограбление. Не двигаться, молчать.

      – А. Ага. Понял, – от избытка согласия нарушил запрет охранник и быстро кивнул, подтверждая прием информации и отречение от служебного долга. Пять фигур в черной коже, тельняшках и бескозырках выглядели малопонятно и тем более внушительно.

      Обменщица приоткрыла пунцовый рот и перестала дышать.

      Охранник был держан за руки. Шурка симулировал ниже окошка передергивание невидимого затвора:

      – Спокойно, милочка, к тебе претензий нет. Отвори потихоньку калитку – быстро, быстро, ну!

      Спрятаться в ее кабинке было решительно некуда, спорить не представлялось возможным. Сменив презрение на отчаянную любовь и суетясь белым лицом, она открыла замок и только тогда возобновила работу дыхательных мышц – первый вдох получился с подвывом.

      – Умонька, – похвалил Шурка, втискиваясь в этот пенал и тесня крутой бок, не помещавшийся между стулом и кассовым аппаратом. – А теперь выдвинь ящичек. Не прячьте ваши денежки по банкам и углам! Сколько у тебя?

      В ящичке нашлось две тысячи семьсот пятьдесят долларов довольно новыми бумажками и восемнадцать тысяч рублей: копейки не в счет.

      – Шарфик. Поясок, – руководил Шурка тихим легким голосом: один человек в нем был отрешенно спокоен, а второй со стороны отмечал замедленную слаженность всех действий, получавшихся в результате удивительно быстрыми. – Ремешок… Платочек!

      Еще через полминуты охранник