Опричное царство. Виктор Иутин

ропот и шелест тихих голосов.

      – Верую, до конца он был верен тебе, но был, видать, оклеветан, впрочем, как и многие! – Репнин покосился на Вяземского и на Захарьиных.

      – Многие! – усмехнулся Иоанн. – Что ты знаешь о верности, князь? Нет ли в доме твоем грамоты от литовских панов или польского короля?

      Репнин замер и, чтобы не упасть от накатившей внезапно слабости, уперся руками о стол, свалив чарки и пустой кубок. Откуда государь знает, кто доложил? Но не ведал он, что грамоту ту подбросили ему люди государя, чтобы был весомый повод объявить его изменником. Репнин поднял глаза и вздрогнул. На каменном лице Иоанна было то самое хищное выражение лица, коего боялись, перед коим трепетали.

      – Той грамоты нет у меня! – хрипло ответил Репнин, вспомнив, что сжег ее едва ли не сразу, как она появилась у него.

      – Лжешь, пёс! – Иоанн вскочил с места.

      – Обыщи дом мой, ежели веры нет! Ты позвал меня на свой пир, дабы воздать мне за ратные заслуги мои под Полоцком, но получил я лишь унижение!

      Репнин медленно выходил из-за стола, прихрамывая – сказывалась старая рана, полученная в стычке с войском Кетлера в Ливонии, где князь был ранен в ногу арбалетным болтом.

      – Я мог бы убить тебя прямо сейчас за дерзость твою, нечестивый раб! – вскричал Иоанн с нахлынувшим вдруг на него гневом. Грудь его высоко и часто вздымалась, на губах выступила пена.

      – Я не раб тебе, но слуга! Прощай, великий государь! – с честью сказав последние слова, ответил Репнин и, откланявшись, начал покидать палату. Всеобщее внимание теперь было приковано к государю, явно оскорбленному действиями князя. Вяземский, дабы прервать гнетущую тишину, велел оторопевшим домрачеям играть, скоморохов выслал вон. Музыка полилась, но никто не слушал ее. Угощений было много, но никто их не ел, все смущенно прятали глаза друг от друга и боялись взглянуть туда, где стояло государево кресло. Иоанн сидел в нем, тяжело и часто дыша, стиснув пальцами подлокотники.

      – Я вас всех истреблю! Всех изведу! – рычал он сквозь зубы.

      Участь Репнина была решена, пусть он и не расставался со своей вооруженной стражей денно и нощно. Все чаще он был в церквях и храмах, видимо, укрываясь от царского гнева, коего он с мукой ожидал. И однажды он решился на побег в Литву. За день верные слуги все подготовили к тому, и князь пошел помолиться в старой церквушке на окраине Москвы.

      Всецело отдавшись молитве, он не сразу услышал шаги за спиной, лишь почувствовал, как холодное, обжигая, входит в его спину и достает до сердца. Другой удар пришелся в шею.

      Когда слуги Репнина, ожидавшие его у порога церкви, услышали крики священнослужителей, то тут же вбежали внутрь и увидели князя лежащим на залитом кровью помосте алтаря. Тревожно забил церковный колокол, невольно собирая жителей окрестных деревень.

      В это же время разгневанный Иоанн решил покончить с изменой Шереметевых…

      Лязг замков и затворов разбудил спящего на гнилой соломе престарелого Ивана Шереметева Большого.

      – Вставай,