Роковая перестановка. Барбара Вайн

которую обещал отпуск, заключалась в том, что все трое будут спать в одной спальне, и кроватку Эбигаль поставят (он проследит за этим) с его стороны кровати, чтобы он мог присматривать за дочкой долгими бессонными ночами. Эдам увидел Энн, которая стояла и ждала его у входа в зал вылета. Жена послушалась его и держалась подальше от мест, где была еда, но, как ни странно, это вызвало у него еще большее раздражение. Она вытащила Эбигаль из коляски и держала ее на руках так, как умеют только женщины, потому что имеют пышные бедра. И сейчас вид этих бедер разозлил Эдама. Эбигаль сидела верхом на правом бедре Энн, а спиной опиралась на ее руку.

      – Ты долго, – сказала Энн. – Мы думали, тебя похитили.

      – Не говори за нее.

      Эдам этого терпеть не мог. «Мы думали», «Эбигаль думает» – откуда ей знать? Естественно, он никогда не рассказывал Энн об Отсемонде ничего, кроме одного: что наследство двоюродного дедушки помогло ему начать бизнес, подняло до тех высот, где он находится сейчас. В те дни, когда он был «влюблен» в Энн вместо того, чтобы просто любить ее (как он часто говорил себе, именно такие чувства испытывает мужчина к своей жене после трех лет в браке), его так и подмывало выложить все. Был период – всего несколько недель, возможно, два месяца, – когда у них установились очень близкие отношения. Казалось, у них общие мысли и они проникают во все тайны друг друга.

      – Что бы ты не смог простить? – как-то спросила она у него.

      Они лежали в кровати, в коттедже, который сняли в Корнуолле на весенние каникулы.

      – Сомневаюсь, что я вообще должен что-то прощать, не так ли? Ну, то есть то, что ты совершила, меня не касается.

      – Считается, что Гейне на смертном одре сказал: «Dieu me pardonnera. C’est son métier»[4]. – Ей пришлось перевести, потому что он плохо знал французский.

      – Ладно, тогда предоставим это Господу, это его работа. Послушай, Энн, давай не будем говорить об этом, ладно?

      – Нет ничего, за что я не смогла бы простить тебя, – сказала она.

      Эдам сделал глубокий вдох, перевернулся на спину, посмотрел в потолок, где пятна на штукатурке между окрашенными в темный цвет балками складывались в причудливые рисунки и силуэты – обнаженной женщины с поднятыми руками; головы собаки; острова, длинного, с клювом, очертанием похожего на Крит; остова крыла.

      – Даже… за растление детей? – спросил он. – За похищение ребенка? За убийство?

      Энн рассмеялась.

      – Ведь мы говорим о вещах, которые ты мог бы совершить, не так ли?

      Сейчас их разделяло такое огромное расстояние, что их нынешние отношения выглядели насмешкой над тем, что было в те далекие дни – на каникулах в Корнуолле и некоторое время до и после них. Если бы я ей рассказал, иногда думал Эдам, если бы я ей рассказал, тогда появился бы шанс и открыл передо мной дверь, мы либо расстались бы навсегда, либо сделали бы шаг к настоящей семейной жизни. Правда, прошло много времени с тех пор, как он задумывался об этом, потому что подобные размышления всегда

4

«Господь меня простит. Это его работа» (фр.). (Здесь и далее прим. пер.).