Четвертая высота. Елена Ильина

обшитый кружевами.

      И, уверенная в том, что она обеспечила себя на все случаи жизни, Гуля оделась, взяла в руки чемоданчик, зонтик и отправилась в далекий путь. Во дворе она простилась со всеми знакомыми ей ребятами.

      Когда Настасья Петровна вернулась домой, соседские дети спокойно заявили ей:

      – А ваша Гуля уехала в Испанию.

      Настасья Петровна бросилась на розыски Гули и часа через два нашла ее на вокзале – девочка сидела на скамейке, дожидаясь отхода дачного поезда. Кое-как приволокла она беглянку домой. Гуля упиралась и плакала.

      Соседи позвонили матери на работу. Когда она вошла в комнату, Гуля, рыдая, бросилась ей навстречу.

      – Я не могу больше так жить! – сказала она.

      Мама села на диван и притянула дочку к себе.

      – Ну, расскажи, что случилось. С Настасьей Петровной опять не поладила?

      Слезы душили Гулю.

      – Она ничего не понимает! – еле выговорила Гуля, заливаясь слезами. – Тебя и папы целый день дома нет, а она ничего не понимает. Я так красиво по стенам расклеила твои картинки, думала – она обрадуется, а она говорит: «Стены испортила», и все порвала, ножом соскоблила. Отдай меня в школу!

      – Хорошо, Гуленька, мы что-нибудь придумаем. Только в другой раз не убегай без спросу в Испанию.

      Мама уложила дочку на диван и укрыла ее. Гуля успокоилась и уснула.

      А мама долго еще сидела возле нее, гладя ее голову. Среди ее мягких льняных кудрей чуть темнела на затылке прядь каштановых волос.

      «Растет моя дочка, – думала мать, – вот и волосы начинают темнеть. Как-то у нее сложится жизнь?..»

      «Адам»

      Гуле шел седьмой год. Она давно уже умела читать – чуть ли не с пяти лет, – но отдавать ее в школу было еще рано. Знакомые посоветовали матери устроить ее в группу, которой руководила старая учительница-француженка: девочка будет играть и гулять вместе с другими детьми, да, кстати, и языку научится.

      И вот Гуля в первый раз пришла к учительнице.

      В комнате со старинной, полинявшей мебелью и множеством картинок и фотографий на стенах, кроме Гули, было еще двое детей: мальчик Лелик, с длинными кудрями, похожий на девочку, и стриженая девочка Шура, похожая на мальчика.

      Дети уселись за низенький столик, а старушка учительница взяла зеленого тряпичного зайца и запела непонятную песенку. Заяц у нее в руках принялся отплясывать на столе какой-то смешной танец. У него прыгали уши и болтались ноги, дети смеялись и повторяли за учительницей странные слова песенки.

      Гуля смотрела на всех молча, исподлобья. Но вот она решилась что-то спросить.

      – Адам, – сказала она наконец, – почему…

      – Что ты сказала? Повтори, – удивилась француженка.

      – Адам, – повторила Гуля.

      – Не «адам», а «мадам» нужно сказать.

      – Мадам, – снова начала Гуля, – разве русский язык такой плохой, что нужно учить еще французский?

      Ей это казалось удивительным. Зачем петь