Две невесты. Елена Арсеньева

пообтесало его пылкое юношеское удальство.

      Стрешнев-старший – мот, игрок! – сыну охальничать с крепостными девками воспретил. «Небось когда-нибудь женишься и поймешь, что ревнивый муж на всё способен, и не суть важно, слуга он или господин!» – приговаривал граф Иван Михайлович Стрешнев наставительно. У него всегда на памяти была история некоего помещика, который злоупотреблял в своих имениях jus primae noctis[24], да и в noctis последующие не стеснялся ни с девками, ни с бабами похабничать, отчего и напоролся однажды в собственном лесу на самострел, им же самим против медведя-шатуна и установленный. Видать, забыл бедолага, где именно его поставил… А может, кто и перенаправил самострел аккурат на ту самую тропу, которой похабник-господин частенько хаживал?..

      Михаилу Ивановичу было неведомо, что именно этот случай образумил и отца его. Прежде граф был великий ходок, и даже в доме своем не стыдился похабничать и до свадьбы, и после нее, даже с горничной жены блудил, однако, прознав о случившемся с соседом, струхнул и поумерил свои аппетиты.

      Чтя отцовы заветы, Стрешнев-молодой в своем имении девок не портил, а если и избавлялся от переполнявшей тело похоти (ну иной раз вовсе уж невтерпеж становилось… да и что ж такого, дело вполне житейское!), то лишь со вдовами или солдатками, чтобы никому от сего «избавления» беды не было. Многие бабенки мечтали даже о прибавлении – то есть желали бы от барина понести, да как-то не свезло никому – на счастье Михаила Ивановича, который вовсе не мечтал встречать своих, деликатно выражаясь, бастардов среди чумазой крестьянской детворы. При всем при том Стрешнев-молодой крепко был одурманен «Ездой в Остров Любви» и мечтал совсем о других эмосьонах[25], грезил оказаться вот в каком месте и вот с кем встретиться:

      Туды на всяк день любовники спешно

      Сходятся многи весьма беспомешно,

      Дабы посмотреть любви на причину,

      То есть на свою красную едину.

      С утра до ночи тамо пребывают,

      О любви одной токмо помышляют.

      Все тамо дамы украшены цветы,

      Все и жители богато одеты.

      Всё там смеется, всё в радости зрится,

      Всё там нравится, всему ум дивится.

      Танцы и песни, пиры и музыка

      Не впускают скорбь до своего лика.

      Все суть изгнаны оттуду пороки,

      И всяк угрюмой чинит весел скоки.

      Всяк скупой сыплет сокровище вольно.

      Всяк молчаливый говорит довольно.

      Всякой безумной бывает многоумным,

      Сладкие музы поют гласом шумным.

      Наконец всякой со тщанием чинит,

      Что лучше девам ко веселию мнит.

      Живое воплощение этих строк Михаил отыскал, наконец, в заведении мадам Фортюн, где и сделался вскоре завсегдатаем, так же, как и многие его приятели и сослуживцы.

      Однако все же не столичные maisons de tolérance сыграли главную роль в том, что Михаил не сопротивлялся, когда настало ему время

24

Право первой ночи (лат.).

25

То есть о чувствах, от французского émotions.