Алая река. Лиз Мур

слыхал.

      – Эти результаты сочли неубедительными, – продолжаю я.

      Он молчит.

      – Неубедительными, представляешь?

      Лафферти пожимает плечами.

      – А я что? Я не спец.

      – Но ты ведь тоже ее видел. Тебе открылась та же картина, что и мне.

      Он зачем-то отворачивается к окну. Две минуты проходят в молчании.

      Наконец напарник открывает рот.

      – Тут как посмотреть, Мик. С одной стороны, оно и неплохо.

      Не нахожусь с ответом. Может, я его неправильно поняла?

      – Я хотел сказать… Я имел в виду, смерть – штука паршивая. Но, по-моему, чем так жить, уж лучше поскорее… того…

      Меня пробирает озноб. Молчу, чтобы не сорваться на Лафферти. Сосредоточиваюсь на дороге.

      Не рассказать ли ему про Кейси? Наверное, он смутится. Устыдится резкости своих суждений. Но прежде чем я успеваю произнести хоть слово, Лафферти кивает – на левый тротуар, затем на правый.

      – Что с них взять, с этих девок?

      И крутит пальцем у виска. Дуры, дескать. Мозгов – ноль.

      У меня челюсть отвисает.

      – Ты это о чем?

      Говорю еле слышно. Лафферти вскидывает брови. Взглядываю на него, чувствую, что краснею. Моя вечная проблема. Щеки начинают пылать по любому поводу – от гнева, от смущения и даже от радости. Как меня еще в полицию взяли с таким недостатком?

      – Ты о чем? Что ты имеешь в виду?

      – Да так. Просто ляпнул.

      Он поводит руками по сторонам – дескать, сама зацени обстановку.

      – Ну, мне их это… того… жалко.

      – Да? А по первой фразе не скажешь… Ладно, допустим.

      – Слышь, Мик, я ж никому не в обиду. Расслабься.

Тогда

      Помню, нас повели на балет «Щелкунчик». Поход был организован для пяти- и четвероклассников. Мне уже исполнилось одиннадцать, я была старше всех на параллели. Кейси только-только сравнялось девять.

      Я была молчуньей. Если и говорила, то едва слышно. И бабушку, и почти всех учителей это очень раздражало, мне постоянно приказывали шире открывать рот. Друзей у меня, можно сказать, не было. На переменках я читала книги. Радовалась плохой погоде, когда можно сидеть дома.

      Кейси, напротив, заводила приятелей везде, где бы ни появилась. Как сейчас вижу ее, тогдашнюю: беленькая, вечно хмурая кубышка с сильными, крепкими ручонками и ножонками. Передние зубы у нее торчали по-кроличьи, и Кейси старалась скрыть этот недостаток, натягивая на зубы верхнюю губу. В своей компании она считалась заводилой, старшие родственники ее любили. Но и врагов у Кейси хватало. Среди них числились главным образом ребята, травившие слабых и бедных: Кейси с раннего детства остро чувствовала тяжесть этого бремени – бедности. Не медля и не раздумывая, она вызывала обидчика на бой – даже если и жестокость, по мнению учителей, ей померещилась, и «жертва» вовсе не хотела, чтобы ее защищали, а то и просто не нуждалась в защите. Именно один из таких эпизодов и привел к исключению Кейси из школы Святого Спасителя (связь между ее нравом и названием школы уже тогда казалась мне горькой иронией). Кейси вышвырнули; это означало, что уйти должна