Игра с Годуновым. Дарья Плещеева

хозяйке деньги за прокорм, платит дворовым девкам за стирку портов и рубах.

      – Прости, батюшка, служба, – ответил сын.

      – Ладно уж. Садись. Ненилушка, дай ему ложку.

      Михайла скинул шубу, которую Марья тут же вынесла в сени, и Деревнин невольно улыбнулся: сын вырос славным молодцом.

      Сын же глядел на отца с некоторой тревогой: что, когда приискал невесту и велит завтра же – под венец?

      Жениться Михайла желал, в его годы надобно, чтобы жена ждала со службы и от стола уводила в опочивальню, на чистую постель, а не тискаться по чуланам с беспутными дворовыми девками. Да только отцовский замысел он знал – непременно взять невесту из такой семьи, что поближе к Борису Федоровичу. Красавицу Деревниным не отдадут, а постараются сбыть с рук воронье пугало.

      В Кремле Михайла нагляделся на красивых девок, особенно когда они, собираясь в храм на службу и в крестный ход, наряжаются во все лучшее. Забава была у приказной молодежи – глядеть на такой крестный ход с высокого крыльца, перемывая девкам и их родне косточки. Девки и женки про то знали и норовили проплыть со смиренным видом, опустив глазки; как знать, кто из этих веселых обалдуев окажется вдруг женихом.

      Михайла еще никого себе не приметил, а отцовской воли побаивался.

      – Марьюшка! Куда ты запропала, садись! – крикнул Деревнин. – Архипка! И ты садись.

      – Это что еще такое? – спросил Михайла про Архипку.

      – Хочу на службу к нам в приказ определить, а пока вот откармливаю, – отшутился подьячий. Потом он благословил трапезу и все же рассказал про Архипкин подвиг.

      – А что, батюшка, может, отрок на Земском дворе и впрямь пригодится. Грамоте знает? – спросил сын.

      – То-то и оно, что ни в зуб толкнуть.

      Архипка покраснел.

      Как следует поев, Михайла, по отцовскому примеру, расслабил пояс.

      – Ты у нас ночуешь? – спросил Деревнин.

      – Да. Хочу две рубахи взять, да портов две пары, да подушку – Семеновне обещал.

      Семеновна была матерью его друга Никиты.

      – Что ж, у Вострых подушек мало?

      – У них дед болеет, сидеть может, лишь подушками обложившись.

      – Поди, уж на ладан дышит… – Деревнин вздохнул, деда того он знал очень давно, сам был парнишкой, а Вострый уже бороду с проседью носил.

      Михайла развел руками – похоже, дело шло к панихиде.

      Женщины убрали со стола, Марья выдала Архипке его войлок, выдала тулуп – укрыться, когда ближе к утру печка остынет, парнишка лег в самом теплом месте и стал слушать беседу старших.

      – А теперь расскажи, чадушко мое ненаглядное, кто поселился на Крымском дворе и для чего те люди приехали, – потребовал Деревнин.

      – Они, батюшка, киргиз-кайсаки, вроде ордынцев, да не совсем, – несколько удивившись, ответил сын.

      – А какой веры? Муллу с собой, чай, привезли?

      – Муллу привезли. Он с нашим, московским муллой сошелся. Нашего к нему пускают, а его со двора – нет, не выпускают…

      – Как,