Игра с Годуновым. Дарья Плещеева

был делом необходимым – не для того лишь, чтобы, споткнувшись о колдобину, ноги не переломать, а еще для того, чтобы решеточные сторожа видели: идет человек ведомый, лица не прячет, можно пропустить. А кто без огня – того имать и в тюрьму препровождать, потому – вряд ли что хорошее ночью затеял. Попадались и такие, что пытались зажечь богатый двор, чтобы в суматохе добром поживиться.

      Зимняя ночь на Москве была тиха, только дальняя перекличка сторожевых стрельцов на кремлевских башнях эту тишину нарушала. Да время от времени кричали десятские: совершая положенный обход по своей улице, вспугнули вора или даже просто молодца, что тайно пробирался к зазнобе.

      Двор Воробья был совсем рядом, когда случилось неожиданное.

      – Иван Андреич, слышь-ка? – вдруг прервал толкующего о ростокинских налетчиках подьячего Воробей. – Бежит кто-то?

      – Да, от реки.

      – Самое время бегать.

      – Да уж…

      Скрип быстрых ног по снегу приближался.

      – Парнишка, что ли?

      – Кажись, за ним гонятся.

      – Что ж молчит? Десятских надобно кликать.

      Десятские недавно голос подали – были не так чтоб совсем рядом, но и недалеко, там, где уже более десяти лет все строили, строили, да никак не могли достроить каменный собор – сказывали, быть ему Зачатьевским.

      Из темного переулка вынырнул невысокий беглец, метнулся влево – да и налетел на Деревнина, да и прижался, словно бы с великого перепуга. Преследователи перешли на шаг – должно, заметили двух хорошо освещенных фонарем мужчин.

      Сабли с собой Деревнин не таскал, а вот хороший турецкий нож на поясе был, да за голенищем – как водится, ножик-засапожник. Данило также не ходил безоружный.

      – Эй, кто там шалит?! – грозно крикнул Деревнин. – Пошли вон, не то десятских кликну, за стрелецким караулом пошлю!

      Незримая погоня остановилась.

      – Иван Андреич, они так просто не уйдут, они затаились, – сказал Воробей. – Ну-ка, глянь-ка, кого нам Бог послал…

      Он осветил лицо беглеца.

      – Ох ты! Девка!

      Для этого и фонарь не требовался – беглец благоухал розовым маслом.

      – Девка, – подтвердил Деревнин. – Ты чья такова? Отчего по ночам носишься, как угорелая?

      Ответа не было.

      – Нерусская, – сказал Воробей. – Гляди ты, совсем с перепугу онемела. Из Татарской слободы, что ли, сбежала?

      – Отсюда до Татарской слободы версты полторы, не меньше. И как бы она проскочила мимо решеток?

      – Там тоже на ночь ставят решетки?

      – Ставят… И сторожа при них стоят… – Деревнин заглянул девке в лицо, она отвернулась и прикрылась ладошкой. – А вроде бы татарка…

      – Косы черные. Да скажи хоть слово! – потребовал Воробей.

      Девка молчала.

      – Син кем? Сине ничек чакырырга? – Воробей перешел на татарскую речь.

      Ответа не было.

      – Син татарча?

      – Или насмерть перепугана, или не татарка, – сказал Деревнин. –