В Великом лесу апачей. Джеймс Уиллард Шульц

обругал себя, вернулся в домик за винтовкой и отправился вверх по тропе, извивавшейся среди скрюченных от ветра елочек, к вершине горы, проходя по пути через снежные сугробы, некоторые из которых были футов тридцать глубиной и даже больше.

      Скалистая, голая вершина этой горы была длиной около четверти мили и протянулась с северо-востока на юго-запад; в середине ее было небольшое углубление, или седло. На юго-восточном ее конце возвышалась округлой формы остроконечная скала, на которой и помещалась наблюдательная станция. С другого конца гора резко обрывается, но на меньшую высоту. Я дошел до самой станции – восьмиугольного конического здания с восемью окнами, такого размера, что в нем помещались только столик с диаграммой, маленькая печка и один стул, открыл дверь и вошел внутрь. Там, обернувшись и посмотрев на север, я сразу увидел лесной пожар – на расстоянии примерно в пятнадцать миль, у озера Конаро. Я зашел за столик с диаграммой, оказавшись с южной его стороны. К столику была прикреплена круглая медная пластина диаметром в фут, разделенная по окружности на 360 градусов, а в ее центре была прикреплена стрелка, которая могла поворачиваться вокруг оси, как на геодезическом инструменте. Я повернул ее, наведя на облако дыма. Истинному северу на медной пластине соответствовало 360 градусов. Стрелка показала отметку в 10 градусов. Я повернулся к телефону, соединенному с главной конторой, и сообщил об этом. Наблюдатель с Грин Пик назвал цифру 38 градусов. Смотритель на карте рисовал две линии, проходящие от точек наблюдения под углами 38 и 10 градусов, получал точку их пересечения и в это место посылал пожарную команду. Скоро я услышал телефонный звонок, вызывавший пожарную часть Синега Флэт, и услышал голос смотрителя: «Огонь рядом с Овечьим родником. Поспешите туда как можно скорее». Родник был примерно в миле к югу от озера Конаро.

      Я мог теперь вернуться в свой домик, но задержался , чтобы осмотреть страну, лежавшую подо мной. Далеко на севере, за простиравшейся на сотни миль обширной серой пустыней, я мог видеть утесы, обиталище индейцев хопи; немного ближе, на северо-восток – холмы, где жили зуньи. На востоке, где был уже Нью-Мексико, больше чем в сотне миль от меня возвышался угрюмый, поросший темным лесом хребет Моголлон. На юге, за сотнями миль зеленого леса, извивались отроги гор Грэхема, скрывавшие от меня жаркие земли – даже если бы я мог разглядеть с расстояния в триста миль пустыни Олд-Мексико. Дальше, на запад, горы Сьерра Анчес скрывали от меня большое озеро Рузвельта. Но я и так видел его фотографии, фото его большой плотины, как и фото бескрайних полей пшеницы, люцерны, хлопка и фруктовых садов, растущих благодаря его воде. Некоторые из наших солдат – я это точно знал – день и ночь охраняли плотину от немецких диверсантов, которые могли ее разрушить. А мы, пожарные, были здесь, на вершинах хребта, и должны были следить за тем, чтобы пожар не опустошил большой лес и не дал тем самым пересохнуть рекам, питающим эту удивительную ирригационную систему.

      Прямо подо мной, на восток, брал начало приток Черной реки, а к югу и к западу – два