Детская книга для мальчиков (с иллюстрациями). Борис Акунин

1914 года?

      – Господи, как же я волнуюсь. Мне надо принять таблетку, – прошептал профессор. – Слушайте внимательно. Сначала вы совершите пробную вылазку. Ровно одна минута. Шестьдесят секунд. Ясно? У вас часы есть?

      – Еще какие, – показал Ластик. – Мама на день рождения подарила. Можно на пятьдесят метров под воду нырять, и компас, и секундомер.

      – Секундомер – это замечательно. Следите по нему: ровно одна минута, не больше и не меньше. Приготовьтесь! Сейчас я выну стекло.

      Ван Дорн достал из саквояжа самую обыкновенную стамеску. Провел ею по краям стеклянного квадрата. Постучал в одном углу, в другом. Надавил, приподнял. Сверху дохнуло теплым летним воздухом.

      – Кажется, никого. Как бы я хотел заглянуть туда! Но у меня слишком большая голова, не пролезет. – Профессор подождал еще с полминуты, прислушиваясь. – Да, похоже, что пусто.

      Он просунул руку в отверстие, осторожно вынув и отложив стеклянную плитку в сторону. Уставился на собственную ладонь.

      – Моя рука побывала в прошлом, – растерянно пробормотал профессор. – Какое неповторимое ощущение.

      Встряхнулся, приходя в себя. Шепнул Ластику на ухо:

      – С Богом! Включите секундомер. Помните: ровно одна минута!

      Первый блин комом

      Жмурясь от солнца, Ластик вылез из дыры и для начала поскорей поставил плитку на место. Выпрямился, быстро огляделся по сторонам.

      Сначала ему показалось, что он не попал ни в какое прошлое, а просто оказался в центральном дворе собственного дома: те же серые стены, водосточные трубы, занавески на окнах.

      Но сразу вслед за тем увидел, что двор тот, да не тот.

      Подъездные двери сияют новенькими медными ручками, стены свежевыкрашены, а в подворотне, что ведет на улицу Забелина, лежат кругляши конского навоза.

      Вокруг ни души, только где-то неподалеку скребет метла.

      Под ногами не асфальт – сплошь стеклянные квадраты, от стены до стены. Внизу смутно проглядывают штабеля ящиков, бочек, каких-то тюков. Только одна плитка, та самая, через которую вылез Ластик, мутная и непрозрачная, будто матовая.

      Посматривая на часы, пришелец из двадцать первого века осторожно сделал несколько шагов. Все-таки поразительно, как мало тут все изменилось за девяносто лет. Разве что нет спутниковых тарелок на окнах, да с шестого этажа не грохочет магнитофон растамана Фили.

      В этот момент Филино окно распахнулось, и механический голос пропел, ненатурально выговаривая слова: «Ты па-азабыл – и нэт тэбе прошчэнья», и потом что-то про расставание.

      Наверно, проигрыватель, догадался Ластик. Такой смешной, с большой трубой. Граммофон – вот как они назывались.

      Он втянул носом воздух, пытаясь определить, чем это пахнет – кисловатый, приятный, смутно знакомый запах.

      Лошадьми, вот чем! Когда ходили с папой на ипподром, там пахло точно так же.

      Папа говорил, что вдоль стены Ивановского монастыря раньше были конюшни.

      Сбегать, что ли, посмотреть?

      Оставалось еще целых полминуты. Если быстро