Дорога светляков. Анастасия Андрианова

меня не замечают. Это, знаешь ли, бесит.

      – Ну, а к другим почему не пошёл? Почему именно я?

      – Твоя берлога оказалась ближе всего. Не думай, я не выделяю тебя среди остальных. Просто так было удобнее.

      Я примечаю мужчину, который жарит крыс на жаровне из камней. Около него выстроилась очередь – каждый в очереди прижимает к груди что-то, чем хочет расплатиться за обед. Никто не замечает нас со Стыдом, а если и замечают, то не подают виду. Стыд прав: равнодушие несколько неприятно.

      Расталкиваю толпу, пробираюсь к торговцу крысами. Ни окрика возмущения, ни толчка в спину – ничего. Развязываю повязку с одного запястья и вскрываю зубами бурую корку на затянувшейся ране. Снова начинает сочиться кровь – красная, тёплая, совсем как у людей. Роняю алые капли на поджаренные тушки крыс с редкими опалёнными волосками на худых боках. Капли падают на раскалённые камни и шипят, но ни торговец, ни жаждущие крысятины покупатели ничего мне не говорят. Отхожу обратно к Стыду и наблюдаю.

      – Что за театральщина, шельмец? – скрипит тыква, влажно причавкивая. – Раздал бы им свои сласти.

      – И получил бы неконтролируемую толпу, жаждущую даровых конфет. Желающие бесплатного люди – что может быть ужаснее? Пускай грызут своих крыс, а мы посмотрим. Если всё в порядке, то… сам увидишь.

      Женщина с грязным платком на голове хватает ещё горячую крысу из рук торговца и, бросив ему в уплату что-то вроде старинной дверной ручки, впивается зубами в зажаристое крысиное тело и отскакивает в сторону, обгладывая тонкие кости. Следом за ней ещё трое получают крыс, на которых совершенно точно попала моя кровь. Смотрю жадно и хищно, меня охватывает знакомый мандраж, приятно холодеет в животе, и губы растягиваются в предвкушающей ухмылке.

      Но ничего не меняется.

      Люди жрут жареных крыс, ветер приносит вонь с реки, на выброшенные кости слетаются облезлые вороны и дерутся, вырывая друг у друга оставшиеся перья.

      – Ч-чёрт…

      – А я говорил. А я сразу понял.

      Смотрю ещё пристальнее. Ловлю малейшие изменения во взглядах, жестах, выражениях лиц. Ничего. Вообще ничего. Будто нет ни меня, ни Стыда, ни моей крови в их пище. Мне приходит мысль, которая совершенно мне не нравится. Они не боятся. В них не всплывают потаённые страхи. Значит ли это, что ночью за мной не пойдут дети? И что делать, если действительно не пойдут? Запихивать в мешок и нести так – вопящих, брыкающихся? У меня начинает болеть голова. Ненавижу детей, если они не заворожены моими видениями.

      – Такого не может быть. Я – Страх. Я всегда таким был и всегда таким останусь. Почему? Почему?..

      Меня охватывает смятение. Стыд ковыляет ко мне и берёт меня под локоть, словно я – расстроенная дама на балу, а он – тыквоголовый кавалер.

      – Ты-то прежний. И я прежний. А они – нет. Люди всегда менялись, вспомни, и вот – новые перемены. Когда-то это должно было произойти. Я ещё удивлён, что они продержались так долго.

      – И что теперь будет?

      Стыд качает плечами-палками.

      – Не