Малые дети. Павел Игоревич Недельсон

он.– А! Вот и беседка наша! Как есть говорю, ничего, слышишь? Ни-че-го не поменял с тех времён, всё как есть, так сказать, для ностальгии, что ли…

      – Да, ничего не изменилось… – сказал я, смотря на нашу беседку, и чувство радости, тепла и воспоминаний о прошлом, нахлынули и успокоили меня.

      Беседка была пять аршин в длину, и четыре в ширину. Шесть столбов, дубовых, массивных, держали уже старую, но не сдающуюся и борющуюся с ветрами и снегами, крышу. Перила выгорели на солнце, но вода и ветер сгладили их и закруглили, придав вид антикварный, сохранив текстуру дерева.

      Начало беседки стояло на берегу, как бы почти и не в половину. Остальная, и большая часть её, как – бы висела над водой, стоя на двух столбах, аршинов пять над водой, что придавало вид поразительный, и, стоя на ней, и смотря вдаль на озеро, складывалось впечатление что, будто бы ты летишь, паришь над водной гладью.

      Всё это далось нам большим трудом в детстве, столько сил, нервов и ссор мы пережили, строя эту роковую беседку, а именно роковую, о чем будет написано много далее.

      Мы вошли в беседку, и начали располагаться. На столе стоял коньяк и две рюмки, холодная говядина для закуски. В очаге, мирно и потрескивая, горел огонь, приглашая сесть к нему, и обогреться после вечерней прохлады сентября.

      Мы достали наши удочки, насадили червя, выпили по рюмочке коньячку, и сели рыбачить.

      – Дело-то моё, вот какое, – начал он, – оно, можно сказать, имеет личный характер, и связан с детьми моими, Максимом и Милославой.

      – Двойняшки! Точно! И как это я забыл за племянников? Это всё от тяжёлой дороги и усталости, уж прости меня. – Сказал я.

      – Ну, полноте, я это всё понимаю, потому и не грешу на твою забывчивую голову, – смеялся он, смотря хитрыми глазами.

      – Я ведь и подарки для них специально привёз. Максимке куклу фарфоровую, военную, а Милославке платьев всяких. И как же я позабыл? Эх, голова, голова….

      – Ну да это второстепенно, Бог даст, свидишься и передашь.

      – Но где они? Почему их не было дома?

      – То-то и оно, что не было. Я уж сам их не вижу с лихвой уж год почти, – взгляд его вдруг принял вид мрачный, и задумчивый, – Татьяна забрала их, и не хочет даже, чтобы мы виделись. Ты только представь! Собственных детей! Законы, чтоб их всех…

      – Да как же так? Вы с Татьяной были неразлучны! И свадьба, и приданное, ведь всё вместе, всё общее! Уж десять лет как вместе, что же могло произойти? – я был удивлён очень.

      – А произошло вот что, братец: жили, жили, не тужили, да не всё хорошо-то должно всё заканчиваться, закономерность, что ли такая, чёрт её знает. Начал я подозревать Татьяну в связях с неким господином Бураковым, с год, эдак, назад. По имени не припомню, что-то толи Алексей, толи Пётр, ну, не помню и Бог с ним. На ту пору Татьяна моя, (уже не моя, это я так, к слову) ходила в департамент к отцу своему, брать кой какие дела его на дом, и помогала ему, таким образом, по службе. В эту-то пору и приехал этот Бураков к нам в Петербург из самой Москвы, толи по службе, толи на повышение, а ходить