Чудо – дело тихое. Александр Богатырев

принести двух кукол. Старец нарядил этих кукол в монашеское одеяние и сказал: «Имена поменяете и будете петь, как ангелы, до самой смерти». Так и произошло. Обе они стали монахинями и пели Богу своему до последнего вздоха. Сестра Елисаветы Евдокия ушла из жизни намного раньше и упокоилась в Гудаутах, где они жили до переезда в Сочи. А матушка Елисавета, как и отец Симеон, погребена рядом с храмом Георгия Победоносца. Это великая милость Божия. Немногие знают, чего это стоило верным батюшкиным чадам. Ведь в Сочи не было еще ни одного такого погребения. Да и храмов никаких до недавнего времени не было, кроме Михайло-Архангельского. Настоятели новых церквей, слава Богу, живы. И вдруг умирает старец, никогда сочинским клириком не бывший. Как было доказать светским властям, что его нужно похоронить рядом с храмом? И все же удалось. Дай Бог здоровья мэру и всем, кто об этом хлопотал!

      Это были удивительные похороны. Проводить матушку Елисавету собралось немало народу – батюшкины чада, любившие своего духовного отца и тех, кто много лет ухаживал за ним. Все чувствовали не только печаль расставания с любимым человеком, но и радость оттого, что ей первой Господь судил встретиться с батюшкой. Когда закончилась панихида и установили крест над могилой – всего лишь в двух метрах от батюшкиного креста, – люди медленно двинулись меж двух могильных холмов, полностью засыпанных цветами, кланялись в пояс и целовали кресты: батюшкин и новопреставленной Елисаветы. И было в этом крестном целовании нечто от клятвы на верность Богу и обещание вечной памяти об усопших. Как это было не похоже на то, что происходило совсем рядом. По дороге к храму я прошел мимо людей, стоявших у свежей могилы. Мужчины курили и пили водку из пластиковых стаканов. Женщины тоже курили. О чем говорили они, я не слышал. Но это определенно были не слова молитвы.

      Еще совсем недавно сочинское кладбище начиналось с братской могилы воинов, погибших в Великую Отечественную войну. Гипсовый солдат, покрашенный серебрянкой, все так же стоит, скорбно склонив голову. Но скромное военное захоронение перестало быть главным. Неподалеку от братской могилы вырос целый город могил «братков». Могил не братских – индивидуальных. Очень дорогих и помпезных. Тут тебе стилизация и под христианские часовни, и под греческие пантеоны с портиками и дорическими колоннами, а перед ними – скульптурные изображения их хозяев. Одни стоят, другие сидят в креслах в вальяжных позах. И эпитафии теперь иные. Вместо: «Вечной славы героям!» – призыв «не стрелять в спину, поскольку песня еще не допета», или: «Жизнь пронеслась, как сверкающий бал, но только я на него не попал».

      Огромные монументы из черного и белого мрамора стоят вдоль дороги. Их не обойти, не объехать. Глаз невольно цепляется за выбитые на камне инскрипции. Некоторые по-своему весьма поучительны. Усопший обладатель огромной беломраморной площадки с пантеоном изрекает с того света: «Кто знал тоску, поймет мою печаль». Стало быть – не в деньгах счастье. А неправедно нажитое богатство – причина вечной тоски: и на земле, и за гробом. И такая