«Не убивайте чудо!» и другие рассказы. Елена Кучеренко

вечернее правило, которое в голос и с раздражением читала моя попутчица, я малодушно простояла в конце вагона, делая вид, что меня это не касается, и заинтересованно глядя в окно. Периодически до меня доносились пожелания пассажиров: «А можно потише?» и «Лечиться надо». А в сердце у меня нарастала тоска.

      Я вспомнила, что Христос сказал: «Кто Меня постыдится, того и Я постыжусь». Думала об отце Данииле Сысоеве, который с детства мечтал быть мучеником. И чувствовала себя предательницей веры.

      С этого момента отношение ко мне Аполлоновны стало неуклонно меняться в худшую сторону. Однако это не мешало ей вручать мне почти ежедневно в Крыму Славика и отправляться по каким-то своим очень благочестивым делам. Хотя, если честно, дел у нее хватало и по месту нашего жительства.

      У нашей хозяйки, мамы священника, были достаточно большие «угодья». Помимо ее собственного дома на участке стояло еще несколько «избушек» поменьше и вообще крохотных, но весьма комфортных «сарайчиков». Пользовались все одной большой общей кухней. А столовая выполняла еще и функции помещения для релакса – там стоял телевизор.

      Матушка (так называла хозяйку Фотиния) оказалась весьма неразборчива в выборе клиентуры, так что рабе Божией Аполлоновне было кому нести свою проповедь. Но начать она решила, естественно, с меня.

      Первым делом она шокировалась моими шортами, которые я надела, собираясь на пляж, назвав их развратом и непотребством. Пришлось облачаться в длинную юбку. А потом в ужасе шарахнулась от моего купальника.

      Честно говоря, как образцовый религиозный маньяк, я долго сомневалась, по-православному ли это – ходить на пляж. И даже обратилась к одному батюшке за разъяснениями. Он, посмеявшись, погладил меня по голове за рвение и благословил «позагорать и понырять и за него», а то он уже лет десять не был на море…

      Сама Фотиния плавала в длинной белой рубахе, крестясь на все четыре стороны, когда заходила в воду.

      На следующий день я встала пораньше и малодушно сбежала на море одна. Накупавшись в свое удовольствие, я вернулась и застала Фотинию в релакс-комнате – она громко диктовала названия грехов Ирине Ивановне, тихой и интеллигентной пенсионерке, также приехавшей сюда на отдых. Пожилая женщина обреченно и кротко записывала: «Согрешила блудными помыслами, блудом как таковым, нескромными действиями, крашением лица…»

      Позже мне рассказали, что в то утро, прочитав, как водится, во весь голос утреннее правило, Аполлоновна решила заняться проповедью покаяния среди обитателей нашего дворика. Но все как-то быстро испарились. «Отмазаться» от насильственного воцерковления, в силу своей интеллигентности, не смогла лишь Ирина Ивановна – женщина, относящаяся к церкви уважительно, но никогда не переступавшая ее порога.

      И вот уже Фотиния готовила кроткую пенсионерку к ее первой исповеди, которую назначила на послезавтра, диктуя все проступки, в которых, по ее мнению, та была повинна, подробно все растолковывая.

      Весь отпуск Аполлоновна самоотверженно