Щит и меч. Вадим Кожевников

поступок.

      Профессор явился на вокзал с толстой папкой. В этой папке были работы Гольдблата, которые Функ пытался недавно забрать из квартиры профессора. (Это темное дело Функу не удалось довести до конца: своевременно вмешался угрозыск.) И вот профессор решил несколько своих особенно ценных работ подарить сыну покойного друга.

      Протягивая Генриху папку чертежей, перетянутую брючным ремнем, профессор сказал:

      – Возьми, Генрих. Ты можешь продать мои чертежи какой-нибудь фирме. Если тебе там будет трудно и ты захочешь вернуться домой…

      Генрих побледнел и сказал:

      – Я у вас ничего не возьму.

      – Напрасно, – сказал профессор и, внимательно взглянув в глаза Генриху, добавил: – Ты ведь хотел получить их. Но почему-то иным способом, минуя меня.

      Папке шагнул к Гольдблату.

      – Разрешите, профессор. – И, кивнув на Генриха, произнес, как бы извиняясь за него. – Он просто не понимает, какой вы ему делаете ценнейший подарок.

      – Нет, – сказал профессор, – вам я этого не даю. – И прижал папку к груди.

      – Пошли, – приказал Генрих и толкнул Папке так, что тот едва устоял на месте.

      – Бедный Генрих, – сказал профессор. И повторил: – Бедный мальчик.

      Берта застала только конец этой сцены, – не выдержав, она приехала вслед за отцом на вокзал.

      Не взглянув на Генриха, она взяла у отца папку и, поддерживая его под руку, вывела на вокзальную площадь.

      В такси профессору стало плохо. Ему не следовало после сердечного приступа сразу выходить из дому. Но он крепился, говорил дочери, утешал ее:

      – Поверь мне, Берта, если бы Генрих взял мою папку, я бы с легким сердцем вычеркнул этого человека из своей памяти и постарался бы сделать все, чтобы и ты поступила так же. Но он не взял ее. Значит, в нем осталась капля честности. И теперь я жалею этого мальчика.

      – Папа, – с горечью сказала Берта, – в Берлине он наденет на рукав повязку со свастикой и будет гораздо больше гордиться своим дядей, штурмбаннфюрером Вилли Шварцкопфом, чем своим отцом – инженером Рудольфом Шварцкопфом, который называл тебя своим другом.

      Профессор сказал упрямо:

      – Нет, Берта, нет. Все-таки он не решился взять у меня папку.

      Всего этого Иоганн Вайс не знал.

      Пройдя через весь состав, Вайс осторожно постучал в дверь купе мягкого вагона.

      Генрих сдержанно улыбнулся Вайсу, небрежно представил его пожилой женщине с желтым, заплывшим жиром лицом, предложил кофе из термоса, спросил:

      – Ну, как путешествуешь? – И, не выслушав ответа, почтительно обратился к своей попутчице: – Если вы, баронесса, будете нуждаться в приличном шофере… – повел глазами на Вайса, – мой отец был им доволен.

      Хотя у Шварцкопфов не было своей машины и, следовательно, Вайс не мог служить у них шофером, он встал и склонил голову перед женщиной, выражая свою готовность к услугам. Она сказала со вздохом, обращаясь к Генриху:

      – К сожалению,