Оливер Лавинг. Стефан Меррилл Блок

й скотоводческой империей, подстреленный команчами где-то среди зубчатых скал Нью-Мексико.

      «Похороните меня в Техасе», – заклинал он своего напарника Чарльза Гуднайта, чьим именем бабушка впоследствии нарекла твоего младшего брата. Поэтому тебе было простительно думать, что твое будущее предопределено с самого начала. Как жестокость той эпохи превратила первого Оливера Лавинга в народного героя, ровно так же и жестокость твоего времени превратила тебя из мальчика в легенду иного рода.

      Мальчик и одновременно легенда: тебе было семнадцать, когда пуля двадцать второго калибра расколола тебя надвое. В первом, больничном мире ты стал «мучеником из Блисса, штат Техас». Прикованный к койке, ты утратил свою физическую сущность и, словно пар, поднялся бестелесной идеей в дымчатое голубое небо над округом Биг-Бенд. Ты стал призраком надежды, а иногда отчаяния, а иногда утешения, который витал над тающим населением твоего полуразрушенного городка, историей, которую рассказывали друг другу люди, преследуя собственные цели. Твое имя появлялось на самодельных плакатах в руках возмущенных пикетчиков, собиравшихся на кирпичных ступенях твоей бывшей школы; в яростных статьях местных газет; на мемориальном щите на обочине 10-й автомагистрали. К своему двадцатому дню рождения ты превратился в беспорядочную смесь самых разных явлений: неврологический диагноз, немой пророк, одержимость, сожаление, молитва, коматозный пациент на четвертой койке Государственной больницы округа в Крокетте – последней надежды твоей матери, практически поселившейся в ее стенах.

      И все же в другой вселенной, под твоей телесной оболочкой, таился тот Оливер, который был знаком и интересен всего нескольким людям, – простой тщедушный парнишка, застенчивый и неуклюжий. Круглый отличник, робевший с девушками; в угревых крапинах, но счастливо унаследовавший правильные черты лица: твердый подбородок отца и высокие скулы матери; мальчик, который часто спасался от одиночества при помощи популярной у подростков «аварийной капсулы»: научной фантастики с ее звездолетами и машинами времени. Ты был почтительным сыном, всегда старавшимся угодить родителям, и стремился быть хорошим братом, хоть иногда и позволял себе насладиться мыслью, что мать определенно отдавала тебе предпочтение. На самом деле ты ценил каждую из своих побед. Тебе было всего семнадцать. После того вечера только твоя семья могла отчетливо помнить того мальчика. Однако твои родные вспоминали тебя так часто и так старательно, что могло показаться – пусть только на краткое мгновение, – будто непомерная, покоряющая время тяжесть их воспоминаний способна пробить дыру в разделявшем вас эфире, будто твои воспоминания могли принадлежать и им.

      – Наука утверждает, – говорил твой отец звездам в тот вечер, когда началась твоя история, – что наша вселенная лишь одна из многих. Из бесчисленного множества. Где-то существует вселенная, в которой все происходит в одну застывшую секунду. Вселенная, где время идет вспять. Вселенная, которая представляет собой просто содержимое твоей головы.

      В свои семнадцать ты воспринял этот небольшой экскурс в популярную астрофизику точно так же, как обычно воспринимал все отцовские рассуждения, – не слишком серьезно. Твой отец, художник-любитель и учитель рисования и живописи в муниципальной школе Блисса, организовал в ней клуб юных астрономов и практически заставил тебя и твоего брата стать президентом и вице-президентом клуба. На самом деле ты разделял со своим Па лишь мечтательно-эстетический интерес к астрономии. Для вас обоих созвездия были главным образом мерцающими метафорами. Однако в тот вечер воодушевленный мерло отец оказался провидцем. Твое собственное путешествие в другую вселенную, вселенную, где твоя семья тебя потеряла, началось почти незаметно. Оно началось, вполне закономерно, вместе с робкими движениями твоей левой руки.

      Рука. В тот вечер она превратилась в отдельное существо, чье поведение ты не мог предугадать. Полчаса или даже больше она просто лежала, но потом ты с немым удивлением увидел, как твои пальцы, осмелев, начали медленное движение по шерстяной ткани расстеленного под тобой индейского покрывала. Ты лежал на вершине травянистого холма посреди вашего старого семейного ранчо – двухсотакрового клочка пустыни Чиуауа, которому какой-то твой предок-оптимист дал название Зайенс-Пасчерз – Пажить Сиона. Твои глаза едва замечали сверкающие звездные хвосты, вспышки небесного сияния, пока метеорный поток Персеид лился на Западный Техас. Все твое внимание было поглощено движением пальцев, заинтересованных совсем в другом, куда менее масштабном явлении природы: Ребекке Стерлинг, расположившейся на другом покрывале всего в нескольких дюймах от твоего. Ты глубоко дышал, чувствуя, как ее ванильное дыхание пробивается сквозь исходящий от земли пряный запах растопленного солнцем креозота.

      – Надо же, – сказала Ребекка Стерлинг. – Это здорово.

      – Бывает и не такое. – И твой отец продолжил очередную пространную лекцию по астрономии на излюбленную тему: как базовые атомные структуры, все, что делает нас нами, возникли из огненных протуберанцев далеких звезд. Но тебя не интересовали рассуждения о стадиях эволюции. Твоя рука предлагала лучшее, наглядное доказательство неистребимой жизненной силы, торжествующей