За старцем не пропадешь. Валерий Лялин

горах на лесоповале. Конечно, им ничего не платили, но били беспощадно за каждый пустяк. Я сам видел, как на базаре рыжий и толстый немецкий ефрейтор из гарнизонной службы избивал молодого еврея за то, что у него на груди не было звезды Давида. Немец, как боксер, бил парня по лицу. Он же стоял навытяжку, и только голова моталась от ударов. Акцию с евреями должна была выполнять специально прибывшая команда СД. Наверно, и не трогали несколько месяцев евреев потому, что ждали приезда этой зондеркоманды, пока она управится с делами в других местах.

      Место, где за колючей проволокой сидели евреи, было на восточной окраине Теберды. Все триста человек, да еще дети скучились в легкой постройке вроде павильона, окрашенного в темно-синий цвет, который был обнесен колючей проволокой. День был морозный, и немецкий часовой, держа карабин под мышкой, переминался, стуча ногой по ноге и хлопая рукавицами.

      – Guten Tag, – сказал я немцу сочувственно. – Es ist kalt!

      – Ja, ja, – ответил солдат, – коледно.

      Я вынул из кармана изрядный кусок сала в холстине, который по дороге сунула мне жалостливая русская старуха, и предложил немцу. Он заулыбался. Я показал ему три пальца. Он полез в карман брюк, достал бумажник и отслюнил мне две оккупационные марки. Пока мы торговались, отец Патермуфий успел высыпать за проволочную ограду из наших рюкзаков картошку и хлеб. Увидев это, часовой, наставив на нас карабин, закричал:

      – Verboten! Verboten!

      Из павильона толпой выбежали женщины и дети и начали в спешке подбирать картошку, кидая ее за пазуху. Из караульного помещения вышли несколько солдат и офицер. Они были в форме войск СС. У офицера на тулье фуражки тускло поблескивал символ смерти. Шутить с ними не приходилось. Солдаты ударили нам в спины прикладами карабинов и погнали в комендатуру, где посадили в полутемный подвал.

      Батюшка был в хорошем настроении и даже посмеивался, но мне было не до смеха.

      – Ну, батюшка, – сказал я, – наверное, нам капут.

      – Молись, Алеша, Господь сохранит нас. Немцы сочтут нас за блаженных идиотов и строго не накажут.

      Батюшка оказался прав. На следующий день нас повели наверх, и мы предстали перед комендантом и двумя карачаями: старостой поселка и начальником полиции. Нам был учинен допрос, и слова «религиозен идиотен» несколько раз фигурировали в немецкой речи. Староста и начальник полиции отзывались о нас как о людях, полезных аулу, безобидных христианских фанатиках. Отпуская нас с миром, комендант сказал, что если мы будем помогать партизанам и евреям, то он будет нам делать – комендант приставил палец ко лбу батюшки и прокричал:

      – Пух! Пух!

      Может быть, на Украине нас за это бы расстреляли, но здесь немцы вели особую политику дружбы и согласия с мусульманскими народами Кавказа. А у карачаев в этот день был праздник Ураза-байрам, праздник окончания благословенного поста месяца Рамадан. Когда мы вышли на улицу, мимо нас в мечеть проходила толпа карачаев. Они шли, крича и восхваляя Всевышнего:

      – Аллаху акбар! Ля иляха илля Аллах!

      А