Месть негодяя. Михаил Мамаев

вернулась.

      – Где-то там? Гм… Ну, да. Если хочешь, можешь приехать куда-то сюда… У меня где-то здесь квартира.

      – А ты там по работе?

      – Ну, конечно! Тут даже есть огромное водохранилище и школа виндсерфинга. Правда, пока не получается начать тренироваться.

      – Водохранилище, виндсерфинг… Так классно!

      Через несколько минут написала снова:

      – Скорее приезжай!

      – Это 16 серий, главная роль, съемки почти каждый день до декабря. Но я буду иногда вырываться…

      – Ого!!! Как же долго!

      Надо было думать, милая, когда ты занималась чем угодно – встречалась с бесконечными друзьями и подругами, ходила на фитнес, «грела связки» в караоке – только не проводила время со мной. И когда я в очередной раз предложил вечером встретиться и поехать ко мне, что-то пропищала про отсутствие романтики. А чем тебе не романтика – навестить человека в чужом городе, посмотреть, как он устроился, с кем подружился? Посидеть в уютном ресторанчике, в уютной компании его друзей или вдвоем, поглаживая его по спине, заглядывая в глаза, слушая голос, радуясь улыбке… Интересно, ты на такое способна? Или под романтикой ты понимаешь что-то другое? Например, совместное хождение по женским бутикам в поисках новых нарядов для тебя? Я же знаю, некоторые понимают романтику именно так… Да, я и не против, если есть еще что-то, кроме бутиков и нарядов… И кроме разговоров о том, каким должно быть счастье, и как должна выглядеть счастливая женщина… По-моему, счастье – это что-то простое. Если о нем надо договариваться, то это уже не счастье… Тем более, через два месяца знакомства!

      Кровь

      Разрывными пулями проносятся съемочные дни, похожие один на другой. Приднестровье снимается в получасе езды от центра города, недалеко от военного городка. Поселок, куда по сценарию выдвигаемся спасать отца Натальи, воскрешает в памяти цыганские поселки на границе Украины, Молдавии и Румынии, что мы проезжали с Черновым, когда в начале девяностых прорывались на Ягуаре в Стамбул. Наш Ягуар жизнерадостно взрывал раскаленный синий воздух на проселочных дорогах Бессарабии и смотрелся, как сегодня на улицах Москвы смотрятся единичные Бугатти. То есть вызывал одновременно восхищение и желание выстрелить вслед из охотничьего ружья.

      Белые одинаковые мазанки. У незатейливых низких заборов под листами старого шифера почерневшие строительные доски и дрова для отопления. Под вылинявшим брезентом мотоциклы, мопеды и моторные лодки. Редко, где встретишь оставшийся еще с советских времен дышащий на ладан автомобиль. Деревья в садах стоят, не шелохнувшись. Повсюду густая пыль, в которой резвятся воробьи и дети. Кое-где на лавочках за околицами отдыхают мужчины с прокопченными изрытыми морщинами лицами и женщины в пестрых платках, повязанных от бровей.

      Носова, Глазков и я трясемся на проселочных ухабах в раздолбанном темно-зеленом уазике во главе колонны бронетранспортеров. Резко тормозим у одной из мазанок, выскакиваем на дорогу. Из-под огромных колес бронетранспортеров взлетают густые клубы желтой