Эдуард Лимонов. М. П. Загребельный

в Нью-Йорке.

      Четыре года в Москве, в 1967–1971 годах, до обострения своих неизлечимых болезней, Анна стойко, как оловянный солдатик, переносила все невзгоды и тяготы вместе с любимым. Неизвестно, выстоял бы он без нее, не сломался?

      Не под вишней ли ты лежишь.

      До сих пор Украина твоя.

      Лепестки засыпают тебя.

      Воспоминания об Анне – «Радость – страданье, – одно…» – нахожу одними из великолепных (по Александру Гольдштейну) страниц в книгах писателя.

      Псевдоним Эдуарда Вениаминовича Савенко «Лимонов» родился у нее дома. «Эдик, ну что за великий русский поэт Савенко?» – прикалывался Вагрич Бахчанян. У Анны веселая компания решила затеять игру в жизнь харьковской богемы начала двадцатого века. Бахчанян, Бах, придумал вместо обыкновенной украинской фамилии Савенко загадочное и звучное декадентское Лимонов. А может, босяцкое? От «лимонить, налимониться»? Эдуард, по воспоминаниям Бахчаняна, к тому же тогда плохо выглядел, был бледным, желтым.

      Книгоноша и поэт стоял со своей раскладкой в грязном фойе кинотеатра «Комсомольский». К нему, вчерашнему пролетарию, сыну советского офицера наведывался бывший мастер завода «Серп и Молот», первый живой поэт в его жизни – Мотрич. Приглашал выпить по поводу первого снега. После нескольких тройных кофе в кафе «Автомат», также называемом «Пулемет», через гастроном, вооружившись «фаустами», по семьсот граммов каждый, портвейна, богема шумною толпою выдвигалась в парк Шевченко.

      Мотрич декламировал Мандельштама, Бродского и свои стихи. Сын дворничихи, студент-филолог Мелехов, дежуривший ночами в котельной, рассуждал о Хлебникове, Ходасевиче, Андрее Белом, Василии Розанове, Фрейде. Особняком стоял сын босса харьковских ресторанов Геннадий Гончаренко. Генку не манила, подобно Мотричу и Эду, слава поэта, подобно Бахчаняну – слава художника. Он призывал товарищей слагать стихи, рисовать, а сам обещал восторгаться их успехам.

      В загородный ресторанчик «Монте-Карло» в пригородном поселке Песочин ехали на трех такси. В первом Генка, во втором – Эд, а третье такси, замыкающее, следовало без пассажиров, для шика и образа кавалькады. Там Эд впервые побывал в отдельном кабинете ресторана.

      Молодых харьковских гуляк середины шестидесятых потряс иностранный кинобоевик «Искатели приключений» с Аленом Делоном. Они ударились в загул. После нескольких дней пьянки были задержаны на взлетном поле аэропорта при попытке забраться на борт транспортного самолета. Охране аэропорта сообразительный Генка представил себя с Эдом сотрудниками КГБ на задании. Был настолько убедителен, что ему поверили и даже угостили «сексотов» в буфете коньяком.

      Мотрич не превратился в банального рифмоплета, не состоялся как тривиальный «просветленный» поэт. Этому будет рад его слушатель и ученик, который ушел вперед, и в это он верит. Неизжитая провинциальность «просветленности» ему скучна, как тоскливы перепалки российских и украинских авторов о том, кто же из них был главным среди «шестидесятников».

      Из шестидесятых