Чистилище для Гурова. Николай Леонов

что за него нужно каждую минуту бояться, как за младенца, что его приемный отец и делает.

      – То есть толкнуть кого-то он в принципе не мог бы? – уточнил Гуров, хотя и сам уже все понимал.

      – Господин полковник! Если на его руку сядет комар, он его даже не сдует! Что вы хотите? Алексей – божий человек, и этим все сказано.

      – Но, если дело хотели закрыть, ведь могли просто осудить условно, а так как дали реальный срок, значит, его нужно было убрать из Москвы. Почему?

      – Вы такой умный человек, что мне нечего вам ответить, – развел руками Гурьянов.

      – А убить Солнышкина в СИЗО, что было проще простого, они не посмели, потому что тогда могли бы подумать, что это Болотин мстит за свою дочь, а связываться с ним мало кто рискнет, – продолжал рассуждать Гуров.

      – Скажите, а вы читали акт судебно-медицинской экспертизы? – поинтересовался адвокат, и Лев кивнул. – Ну, и какой рост был у потерпевшей?

      – Сейчас! – Гуров задумался, потом ответил: – Где-то метр восемьдесят.

      – А в Алеше от силы метр шестьдесят пять, а еще он тонкий и хрупкий, как солнечный лучик, – спокойно заметил адвокат.

      – То есть сбить ее с ног он просто не смог бы, – понял Лев и неожиданно задал вопрос в лоб: – Скажите, на вас давили?

      – Конечно, нет! – удивился Гурьянов. – Во-первых, за меня есть кому постоять, а во-вторых, зачем, если от меня ничего не зависело?

      – Тогда дайте мне, пожалуйста, все координаты директора детдома – я хочу с ним поговорить, – попросил Гуров.

      Адвокат тут же нажал кнопку на телефоне и сказал:

      – Девочка! Принеси мне договор с Куликовым на защиту Солнышкина.

      – А вы слышали о прокатившейся по Москве серии убийств? – поинтересовался Лев, пока секретарша искала документы.

      – О ней только глухой не слышал, – спокойно ответил Гуров.

      – Вас это ни на какие мысли не наводит?

      – Господин полковник! В моей голове одновременно столько мыслей о гораздо более важных для меня делах, что думать еще и о посторонних вещах у меня нет ни сил, ни времени.

      Секретарша принесла договор, Лев выписал оттуда все данные о директоре детского дома и, распрощавшись, ушел. Он старался держать себя в руках, но взбешен был до предела. Пока не зная, что произошло на самом деле, Лев негодовал – отправить в колонию такого мальчика, как Солнышкин, настоящее преступление! И те, кто за деньги или по чьей-то злой воле приговорили его фактически к смерти, сами ничего лучшего не заслуживали. И ни малейшего сожаления по поводу их гибели он не чувствовал.

      День был будний, так что Гуров поехал не домой к Леониду Николаевичу Куликову, а к нему на работу, в детдом. Предъявив охраннику удостоверение, спросил, где ему найти директора, и узнал, что тот давно уже болен, и его обязанности выполняет заместитель – Анна Степановна Золотова. К ней-то Гуров и направился, когда увидел на стене большой фотопортрет Солнышкина, а рядом с ним плакат, на котором крупными буквами было написано: «До возвращения нашего Солнышка осталось 880 дней», причем цифры