Дело победившей обезьяны. Хольм Ван Зайчик

торжествующе и тут же с некоторым недоумением добавила: – В личную переписку-то зачем-то закатала… – Не вставая с подушки, она повернулась к Богдану и неопределенно махнула рукою в сторону дисплея. – Вот. Можете посмотреть.

      Богдану незачем было смотреть: это предписание при нем и при Баге рассылал по градам и весям Империи сам шилан Алимагомедов, и текст они составляли все вместе, втроем. В нем же, между прочим, повелевалось всем местным подразделениям внешней охраны принять меры к задержанию и препровождению в столицу таких-то и таких-то подданных, а, буде они окажут сопротивление, произнести кодовую фразу, которую в предписании, во избежание утечки сведений о программировании людей, они решили назвать просто паролем… Действительное значение фразы власти было разъяснено лишь руководителям крупных подразделений – от городского и выше.

      – А об указании задержать нескольких человек, – осторожно спросил Богдан, – там ничего не говорилось?

      – Нет, – удивленно ответила Катарина. – Там же, я говорю, очень много не читалось. Вот, посмотрите.

      Но если не читалось у Катарины…

      Если секретное предписание вдруг ни с того вывалилась одной своей частью в чужой компьютер, не могла ли она другой своей частью вывалиться в какой-то другой?

      «С Багом бы поговорить, – подумал Богдан, – он в этих электронных делах спец великий. Жаль, он в Мосыкэ уехал со Стасей… Беспокоить сейчас грех. Пусть побудут вдвоем, без мельтешни…» По едва уловимым признакам, когда Стася и Баг в числе ближайших друзей явились вместе с ним на воздухолетный вокзал встречать Фирузе с Ангелиною, минфа понял: у них возникли какие-то нелады на личной пашне[22]. А в такое время без крайней нужды людей лучше не дергать.

      Но что ж у нас, научники кончились в Возвышенном, что ли?

      – Вы не могли бы сбросить мне этот файл? – спросил Богдан. – По почте или… надежнее, пожалуй прямо сейчас на дискету.

      – Охотно, Богдан, – Катарина, покопавшись в живописном беспорядке на столике слева от компьютера, двумя пальчиками вытянула из бумажных сугробов дискету и лихо вогнала ее в дисковод.

      – А скажите, Катарина, – спросил минфа, осененный новой мыслью, пока дискета тихонько покрякивала и поквакивала, принимая на себя столь знакомый Богдану и столь невероятный здесь, в этой мирной комнате, файл. – Вы многим показывали это… ну, когда консультировались насчет того, как превратить вопросики в текст?

      – Нет, – решительно ответила тележурналистка. – Одному-единственному человеку, он у нас на студии по этим делам дока, всех выручает, коснись что…

      – Если мне понадобится с ним побеседовать, я могу сослаться на вас?

      Катарина колебалась лишь мгновение.

      – Что уж, – сказала она, полуобернувшись к Богдану и протягивая ему дискету. С подушки она не встала, и Богдану пришлось шагнуть к ней; теперь он смотрел на нее сверху вниз, а Катарине, сидевшей, словно одалиска, у ног минфа, приходилось

22

Не путать с приусадебными участками или землями, приобретенными в частную собственность. По всей видимости, эта идиома (сы гэнтянь 私耕田; дословно – личное, собственное, то, к коему питаю пристрастие пахотное поле), употреблялась в Ордуси в тех случаях, когда у нас в советские времена говорили «личный фронт». Именно такие, на первый взгляд не существенные мелочи как нельзя лучше, по мнению переводчиков, демонстрируют своеобразие ордусского менталитета.